На Генри это ежедневное, точнее, ежевечернее выпроваживание действовало угнетающе, но иначе было нельзя, потому что с возрастом Джинджер растерял все свои манеры и безобразничал. Убирать кошачьи безобразия, которые всегда случались в одном и том же месте, на каменных плитах у двери в погреб, приходилось Биллу. Возможно, Джинджер считал, что его подношения будут там уместнее, чем где-либо еще. Как кто-то заметил, «невозможно заставить кота жить по вашим правилам».

С приближением вечера Генри брал Джинджера на руки и нес к двери в сад, как на плаху. Джинджер вкрадчиво урчал, словно говоря: «У тебя духу не хватит». А иногда, пребывая в бунтарском настроении, выкручивался и царапался, но, так или иначе, каждый раз отчаянно пытался прорваться обратно в дом. Часто эту ненавистную процедуру приходилось повторять по несколько раз за вечер, и Генри, взглядывая сквозь стеклянную дверь (он не мог удержаться от этого), видел янтарные глаза Джинджера, устремленные на него с негодованием, от которого у него щемило сердце.

Генри знал, как ему следовало поступить: он должен был сам убирать за Джинджером, а не перекладывать эту обязанность на Билла. Но он не мог побороть искушение понукать призового коня! И если он уступал протестам Джинджера, выражавшимся в виде урчания или царапания, и разрешал ему остаться дома, то никогда не интересовался у Билла тем, что имело место у двери в погреб. Не то чтобы Билл высказывал недовольство. Когда Генри украдкой спускался к двери в погреб и видел – и обонял – несомненные следы (пусть даже тщательно заметенные) ночных испражнений Джинджера, он ни слова не говорил Биллу.

Однако со временем, по мере того как Генри, исправно получавший пенсию, все больше погружался в каждодневную рутину бытия без каких-либо эксцессов, проблема радостей и печалей, примером которых служили вторые завтраки Билла с виски по утрам и принудительное ежевечернее изгнание Джинджера, начала обретать для него нешуточное значение. Генри просто не желал, чтобы его старческое счастье зависело от этих двух абсурдных рычагов душевного комфорта и дискомфорта.

Но что он мог поделать? Человеческие существа были (согласно общему мнению) более ценными и важными, чем глупые животные (нелепое выражение, если учесть, что многие животные, включая Джинджера, отнюдь не отличались глупостью). Разумеется, для Генри Билл представлял гораздо большую ценность, чем Джинджер: Билл был активом высшего порядка, тогда как Джинджер (за исключением привязанности к нему Генри) являл собою сплошные расходы. Он был очень жаден, не приносил никакой пользы, ни разу не поймал – и не пытался поймать – даже самую паршивую мышь, – он был просто пассивом и паразитом.