– Нет, я не знал.

– Что ж, теперь знаешь, и причина может быть в том, что он двести лет назывался «Райским угодьем». Мне кажется, связать смерть с Раем – вполне вдохновенная и прекрасная идея. Одно ведет к другому.

Его друг вгляделся в дверной проем.

– Не прогуляться ли нам немножко, как думаешь? Я плохо сплю, ты знаешь, а народная мудрость гласит: «Пообедал, милю сделай».

– Миля – это многовато, – ответил Маркус, – но давай разомнемся, я только за. Но пойдем по тротуару – дорога с этим движением на самом деле опасна.

– Мне хочется подышать свежим воздухом, – сказал его друг.

Они вышли из дома и зашагали по тротуару. Мимо них, в свете фонарей, с ревом проносились машины.

– Может, уже вернемся? – спросил Маркус.

Друг повернул голову в ту сторону, где предположительно находилось «Райское угодье».

– Направь мои незрячие шаги еще чуть дальше, вон к тому пригорку[140], – продекламировал он, явно не желая возвращаться.

Они прошли еще немного, и друг Маркуса споткнулся о бордюр и упал навзничь. Маркус в оцепенении смотрел, как он лежит на спине и не спешит вставать, подогнув под себя одну ногу, а другую откинув под неестественным углом.

Маркус попытался помочь ему подняться, но друг отмахнулся. Слегка поежившись, он повернул перекошенное лицо к фонарю, отчего оно обрело желтушный оттенок, и произнес с надрывом:

– Спасибо, что всего лишь сломал мне ногу, а мог бы и убить. Тебе никто не говорил, что у тебя дурной глаз?

Радости и печали[141]

Радости и печали[141]

Всегда есть, куда развиваться, но не всегда есть когда. Генри Китсон израсходовал и даже перерасходовал все отпущенное ему время. В юности он увлекался всем подряд, был погружен в океан всевозможных желаний и стремился слиться воедино со своими увлечениями, достичь значительной и достойной цели, в которой все его существо, все содержимое его личности выразится полностью и навсегда.

Эти цели принимали различные формы. Он собирался покорить Маттерхорн (в те дни это был настоящий подвиг) и только по незнанию обошел вниманием северный склон Эйгера. Он разучивал «Лунную сонату» и добился почти безупречного исполнения, даже последняя часть не внушала ему ужаса. Помимо этих достижений он пытался научиться читать и говорить как минимум на пяти языках: его тетя Пэтси, старшая сестра отца, добилась этого, значит, сможет и он. Он собирался сократить свой гандикап[142] в гольфе, составлявший двенадцать, чтобы играть без форы на старте или даже с плюсовым гандикапом. Он собирался написать книгу (только не мог выбрать тему), которая станет классикой и обессмертит его, вписав имя Генри Китсона в историю.