Но так не могло продолжаться вечно. Как сказал ему один прямодушный приятель: «Мы с таким-то и таким-то понимаем, что у тебя сложности с выполнением договоренностей. Но у тебя наверняка есть ежедневник, как у любого нормального человека, и вовсе не трудно записать в нем: „Обед у X“ или „Ужин у Y“. В конце концов, когда ты сам приглашаешь нас на обед или ужин (что, кстати, бывает нечасто), мы всегда с радостью принимаем твое приглашение и не просто приходим, а приходим вовремя. Ты уже человек в возрасте. Друзья не будут вечно ждать перед запертой дверью, за которой нет не только обещанного обеда, но и самого хозяина дома».

Этот упрек Льюис принял близко к сердцу. Да, он был искренне благодарен друзьям за то, что они так долго прощали ему его слабости. Но теперь, перед лицом близящейся старости, Льюис осознал, что ему почти нечего отдавать. Собственно, он всегда больше брал, чем давал.

Он ненавидел свой ежедневник: эта книжка была как безмолвный тюремщик, связавший его по рукам и ногам и принуждавший делать то, к чему у него не было ни склонности, ни охоты. Льюис рассеянно пролистал свои записи: «Ужин у Дэниса, 14 июля». Он не явился на тот ужин, хотя извинился, и Дэнис, что не удивительно, больше его не приглашал.

Время поджимало. Денис и все остальные, младше его лет на десять, наверняка не будут ждать: ни приглашения на обед, который заведомо не состоится, ни гостя, который заведомо не придет. Льюис снова взял в руки ненавистную книжку. Ему не то чтобы очень хотелось все это читать, но записи сами бросались в глаза. Несостоявшиеся визиты, пропущенные встречи, обязательства и обещания – не только не выполненные, но даже не сглаженные извинениями. Его охватила паника. Как он умудрился так низко пасть?

Он опять взял блокнот, с отвращением глядя на записи, сделанные не под теми датами, записи подтвержденные и зачеркнутые. Что, где, зачем? Неужели он никогда не давал другу твердого обещания непременно быть у него – заранее готовя пути к отступлению на случай, если внезапно возникнут другие, более интересные планы? Он очень надеялся, что это не так, но торопливые записи, многочисленные зачеркивания и строчки, налезающие друг на друга, чтобы вместились еще и другие мероприятия, отметали все надежды.

Льюис листал мятые испачканные страницы: когда-то большинство написанных на них имен кое-что для него значили, даже если были зачеркнуты – потом, может быть через энное количество страниц, они вновь появлялись в его ежедневнике, возвращенные из небытия в сферу его ненадежного гостеприимства.