Оля сердито щелкнула зажигалкой, закуривая новую сигарету.

— Ты меня разлюбил. Когда это случилось — не знаю. Но уже не любишь.

— Нет, — сказал Димов. — Нет. Я не просто люблю тебя. Я тебя обожаю. Понятно? Слово старомодное, но другого, точнее, не подберешь.

— Еще, — требовательно сказала Оля.

— Что еще?

— Про любовь.

— Вот ты сидишь и дымишь, как паровоз, и злобно пускаешь дым носом. А девушке неприлично, неженственно пускать дым носом. И глаза у тебя сейчас как у ведьмы — черные и злые. А я тебя обожаю. Честное слово! Я и эту вот глупую книжку обожаю, потому что она лежит на твоих коленках. Понятно?

— Да, — сказала Оля.

— А теперь взгляни на того рыжего с хвостом, что носится там по газону, — сказал Димов. — Видишь, какой он молоденький и счастливый. Он твой ровесник. По сравнительной возрастной шкале ему лет двадцать с небольшим. А я уже не умею так радостно болтать ушами.

— А ты попробуй, — сказала Оля.

— Нет, — Димов улыбнулся, — не смогу.

Оля осторожно и ласково провела ноготком по глубокой морщине на его щеке.

— Если мне брезжит впереди какая-нибудь неприятность или горе, — мягко сказал Димов, — я всегда точно знаю, что мне предстоит пережить и через что пройти, пока я не поборю эту неприятность или не примирюсь с нею и не успокоюсь. Называется — жизненный опыт… Всегда все видеть вперед. Ты помнишь последние любовные стихи Дениса Давыдова?

— Да… «Ты взгляни, молю, на тоску мою, и улыбкою, взглядом ласковым успокой меня, беспокойного, осчастливь меня, несчастливого».

— Ты знаешь, кто она была, эта девушка?

— Пензенская помещица Золотарева. «Девушка выдающегося ума и образования». Это из отзыва современника…

— Ей было восемнадцать, а ему пятьдесят. Так, кажется? Он посвятил ей, пожалуй, лучшие из своих любовных стихов. И ушел с ее пути. А потом — умер.

— Умер не сразу, а через три года, — сердито сказала Оля. — Потому что испугался. А мог бы прожить счастливым эти три года. И может, жил бы еще.

— Может быть, — сказал Димов. — А возможно, умер бы еще раньше. «Успокой меня, беспокойного…» В твоем возрасте не умеют успокаивать…

— Ты прав, — хмуро сказала Оля. — Как всегда. До отвращения прав.