Димов все вертел в пальцах сигарету. Слова Оли были открытым вызовом. Но он не хотел принимать его. Он знал, что она все равно уйдет и тем скорее, чем он больше будет удерживать ее. Такой уж был у нее характер. И Димов произнес с деланным смирением:

— Да, наверное, действительно ничего не поделаешь. Тебе надо идти. А жаль.

Он щелчком отшвырнул сломавшуюся сигарету, проследил взглядом, как к ней, судорожно дергая головками, заспешили голуби.

Оля смотрела на него спокойно и испытующе, словно ей доставляли странное удовлетворение та горечь и досада, которые он сейчас испытывал и которые не мог скрыть от нее. И Димов не выдержал.

— А я тебя не отпущу, — сказал он. — Не отпущу — и все!

— Отпустишь, — жестко сказала Оля. — Всегда отпускал и сегодня отпустишь.

Она открыла сумочку и принялась сердито запихивать туда книгу.

— Ты хочешь, чтобы я была с тобой или одна. Значит, почти всегда — одна. Или сидела дома под наблюдением родителей. Читала книжки. А мне надоело. Ревнуй себе на здоровье!

— Наверное, я должен воспринимать твою грубость как комплимент, — сказал Димов. — Ты сегодня разговариваешь со мной как с ровесником. А два года назад в кафе на Каляевской ты в первый раз сказала мне что-то не очень почтительное и вдруг испугалась. Помнишь?

— Помню. — Оля сердито теребила сумку, книга не влезала в нее. — А тебе что нужно — любовь или почтение?

— Хорошо бы и то, и другое.

Оля надменно передернула плечами. Перевернула сумку, взяла ее за уголки и вытряхнула все ее содержимое на скамейку. Из сумки вывалились еще две книги, полдюжины ручек и карандашей, начатая плитка шоколада с небрежно разорванной оберткой, пестрый мешочек с косметическими принадлежностями, красный гребешок, несколько записных книжек и деревянная баба-яга верхом на помеле. Было удивительно, что такое количество предметов вмещалось в обыкновенную дамскую сумку.

— А это что? — спросил Димов и ткнул пальцем в бабу-ягу.

— Это — ему, — сказала Оля. — На счастье и память.

— Когда-то очень давно я был в фольклорной экспедиции у духоборов, — помолчав, сказал Димов. — Есть такая секта. Они живут в Грузии, у турецкой границы. Их еще Николай Первый туда загнал. Я тебе о них рассказывал. Так вот, там мы познакомились с одной старушкой, очень древней. Она была когда-то горничной у духоборской богородицы Лушечки — Лукерьи Калмыковой. Вообще-то это была никакая не богородица, а обыкновенная помещица. Правда, с претензиями. Ее, например, очень интересовала тайна смерти: как это происходит — что живое становится мертвым? И она пыталась проникнуть в тайну. И вот эту самую бабусю, которой тогда было лет семнадцать, по приказу Лушечки вешали. Осторожно, правда. Подтягивали медленно на петле, а Лушечка смотрела ей в глаза, проникала в тайну. Потом девчонку откачивали и снова вешали… Прости, но ты иногда проделываешь со мной такие же эксперименты.