— Нельзя так обращаться с мужем.

— Почему?

Мария Михайловна взялась за другую рюмку, по казалось, слабые пальцы вот-вот выронят ее.

— Ладно, — сказал Михаил Федорыч с чуть заметной досадой, — давай уж я сам.

Потом посмотрел на жену, вытянул губы трубочкой, словно хотел засвистеть, да раздумал.

— А ты, Маша, в самом деле, взялась бы за себя…

— Как взялась? — спросила Мария Михайловна.

— Платье бы, что ли, какое-нибудь поизящнее сшила, финтифлюшки бы навесила, — почему нет?

Толя неожиданно вступился за мать:

— Что ты, папа? Какие еще маме финтифлюшки?

— Ну, какие, — сказал отец и похлопал себя по шее, дернул за ухо, — вот сюда и сюда, чем плохо?

— Очень даже плохо, — отрезал Толя, — маме это ни к чему.

— Просто это не всем идет, — примирительно заметила Валя, обращаясь не то к брату, не то к отцу. — Кому идет, а кому — ни в какую…

Она любила, чтобы в доме был покой и мир.

Утром, когда они шли в школу, Толя сказал сестре:

— Стерва она, видно, препорядочная!

— Кто? — не поняла Валя.

— Это самая, вчерашняя…

— Женя? — удивилась Валя. — Что ты, она прелесть!..

Все люди казались Вале хорошими, замечательными.