— А что? Головой?

Тонкий, сероглазый сказал резко:

— Если б вы знали!..

— Молчи! — бросил второй и бережно взял пакет на руки.

Голубенко посмотрел на одного, на другого. Молчали отчужденно, строго.

Школяры. Пятнадцатилетние. Цыплята с пушком на щеках. А гляди ты, какие сердитые! Голубенко вышел из купе улыбаясь.

Но потом то и дело поглядывал на пареньков. О чем-то потихоньку переговаривались или смотрели в окно такими глазами, каких Голубенко у нынешних беззаботных подростков не видел.

Под вечер присел возле них на лавку.

— Далеко едем? — спросил.

Назвали городок. От конечной станции далеконько.

— Туда уже автобусом. Домой на каникулы? Или в гости?

— Нет. Дело у нас…

Отвечал сероглазый. А чернявый только молча глянул исподлобья и уставился в пол. Дело. Голубенко готов был хихикнуть: «И очень важное?» Но что-то заставило его сдержать усмешку.

— Недоброе что-нибудь случилось?

Два взгляда скрестились на нем, поколебались, взвесили:

— Мы следопыты…

— Следопыты?

— Да, красные следопыты. Разве вы не слышали? — Это все сероглазый, а тот молчал. — Нашли остатки самолета, который во время войны упал у нашего села. Летчика, он прыгнул с парашютом, еще тогда полицаи убили. Но никто не знал ни имени, ни откуда он. Могила — и все. А мы нашли среди обломков такую маленькую трубку с крышечкой, на фронте все при себе имели. Там бумажка, едва прочитали имя и откуда. Долго писали, разыскивали… Нашли мать.

— Нашли-таки. Ну молодцы… Может, приедет когда-нибудь, на могилу поглядит.

— Старая. Очень больная.