Двинулись. Марфуша выбежала за ворота и, весело подпрыгивая, долго махала нам рукой. Не забывала и кулачок изредка подносить ко рту.

Понимала, что этого кусочка сахара ей должно хватить надолго.

2. МАМЫ ПОШЛИ ПОД ЛЕД

2. МАМЫ ПОШЛИ ПОД ЛЕД

Южная степь — раскаленная сковорода. На ней млеет от зноя и от жажды маленькая железнодорожная станция.

Вокзал-сарайчик, пакгауз, еще какое-то пристанционное сооружение. Да с десяток поблекших акаций. И все припорошено пылью. Серая тоска.

В мирное время здесь, наверное, один или два раза в сутки, не останавливаясь проходили поезда. Пассажиры мельком скользили взглядом по сонному дежурному, сонным окнам, по ветвям дремавших акаций.

Теперь и сюда долетал приглушенный грохот канонады.

Фашистские стервятники, летевшие бомбить узловую станцию, сбросили здесь просто так, для развлечения две бомбы. Я подходил к переезду и еще издали, на глазок, определил, что бомбы взорвались за зданием станции, в стороне от железнодорожных путей.

И все же, услыхав женский крик, я побежал к стоявшим в тупике двум пассажирским вагонам, около которых, на насыпи, сидели и полулежали дети, а пожилая женщина, размахивая руками, кричала:

— Сколько раз вам говорить: прячьтесь в окопы! Для вас же рыли…

Из-под вагонов выползли еще несколько женщин — воспитательницы, няни. Перепуганные, сконфуженные, они отряхивали со своей одежды песок и пыль.

Меня потрясли дети. Их неестественно болезненные, застывшие позы. Восковые лица даже под лучами не обрели здорового загара. Желтый воск. И недвижные, вперенные в землю глаза.

Я вопросительно посмотрел на покрикивавшую женщину.

— Ленинградские… — тихо проговорила она. — Из блокады. Они уже отошли. Видели бы вы их в первые дни. Скелеты, обтянутые кожей. Качаются… Вон там, — показала рукой куда-то в сторону, — был наш детсад, но война и сюда катится. Этим еще раз эвакуироваться.

Другая женщина, молодая, видимо впервые побывавшая под бомбами, со слезой в голосе оправдывалась:

— Мы уж силком их и в окопы, и под вагоны тянули. Где там! Будто каменные…

Я подошел к двум девочкам, сидевшим поодаль. Ни малейшего движения на их лицах. Мимолетно скользящий взгляд — и снова глаза вниз.

Несмотря на душный зной, меня пробрал мороз.