— Свернем в переулок, — сказала Инна, — ведь словом перекинуться нельзя.

— Я подожду Настю, — сказал Алеша.

Они остались на Ордынке вдвоем с Заломиным. И долго молчали.

— Миражи, — вдруг сказал Заломин. — Мы, когда по Каракумам ехали, целый день видели миражи. Голубые города, минареты, арки, вода текла в речке… Подъедешь — исчезнет. Начальник сказал: «Какая красота!» А с нас пот льет. Рубашки задубели. Потом сделали привал: «Арзни» — армянская минеральная, баранина с чуреком, дыня… Навернули — вот это была красота!

«Может, и правда», — подумал Алеша. Он вспомнил, как во время болезни завидовал Генке Калачову с его однокомнатной квартиркой, вьющейся зеленью на стене, Лидочкой в пластмассовом фартучке.

Настя выбежала из ворот, запыхавшаяся, деловитая.

— Куда они все подевались? — крикнула она и, не расслышав ответа, глядя на танки, прошептала: — Страшное слово — полчища…

Уже затихал скрежет танков, устремившихся к Добрынинской, но на смену им катились почти бесшумно ракеты «земля — небо», похожие, со своими огромными вытянутыми телами на низком ходу, на доисторических зверей.

— Тогда еще не было людей, когда по земле ходили такие, — сказала Настя. — Неужели все начнется сначала?

Алеша чувствовал ее возбуждение, но не мог понять причину. Что это — волнение, какое он испытал несколько минут назад, когда ожидал ее, или неловкость оттого, что осталась наедине с ним и Заломиным?

А Настя упрямо продолжала:

— Жалко планету… Кажется, других таких нет?

— Больше никого не жалко? — с неожиданной злобой спросил Заломин.

— Теперь — нет.

У входа в «Балчуг» было пусто. На дверях висела табличка: «Санитарный день».

— Разошлись с нами, — сказал Алеша.

Заломин казался разочарованным.

— Мне тоже тут делать нечего, — довольно грубо откликнулся он и распрощался.

Они вышла на набережную, остановились у парапета. По бурой после недавнего половодья реке ползла оранжево-черная баржа, над пустырем вздымался стройный кран, и сквозь его черные ромбы светилось асфальтовое небо. К Устьинскому мосту, легко и молодо звеня, раскатывались под гору трамваи.

— Вот и нет старика, будто и не было. А все продолжается, — сказала Настя.