Вновь начал яростно дёргать веревку колокола.

Между беглецами и всадниками всё ещё было рас­стояние. Христос не знал, что они были уверены в том, что врата не откроют, и потому не спешили. Да и лезть на рожон не хотелось: Тумаш и ещё пара апостолов иногда останавливались и бросали во всадников камни.

Но дверь не открывали, а он уже видел не только лица своих, но и лица крымчаков, преимущественнее широкие и мускулистые, горбоносые, с ощеренными пастями. Шеломы-мисюрки, малахаи, халаты поверх кольчуг, челноки стремян.

Ноздри его уже ловили даже запах врага: дикий чужой, смесь полыни, бараньего жира, пряностей, потa и ещё чего-то.

— И-ги-ги! И-ги-ги!

И вдруг он всем нутром понял: не откроют. Убоя­лись или намерение такое, чёрт его знает, для чего. Те­перь и самому не вскочишь. И, стало быть, все попали в капкан, и он тоже. Колодка на шее, цепи, аркан, путь в Кафу. Вот и конец твой, лже-Христос. И нечего с надеж­дой смотреть на небо — не поможет.

Запыхавшиеся, красные от напряжения лица с ди­ким выражением ужаса были уже близко. Даже если бы они начали подсаживать людей — прежде всего жен­щин — на стену, они успели бы подсобить от силы трем-четырём. И, значит, схватят и Тумаша, и Иуду, и всех, и его. Бедных не выкупят. Рабство. Бич.

Он осмотрел стену, и внезапно что-то мелькнуло в его глазах: «А может, и вскочишь?»

Христос побежал навстречу беглецам. Увидел, что в глазах некоторых бешеное удивление. Но он не бежал долго. Саженях в десяти он повернулся и, набирая скорость, помчался к стене.

— Так! — хрипато крикнул Тумаш. — Так! Лишь бы не плен.

Он подумал, что Христос хочет разбить голову о камни. Но тот не думал об этом. Разогнавшись, он, ногами вперёд, прыгнул на стену и, воспользовавшись инерцией сделав на стене два шага, вскинул руки, схватил-таки пальцами острый верхний край её, срывая ногги, надсаживая живот, извиваясь подтянулся и с нечеловеческой силой, силой отчаяния и безысходности, вскинул таки одну ногу, а потом и сам сел верхом на замшелые камни. Упал головою на верх забрала во внезапном страшном бессилии.

Сверху увидел лицо Раввуни, его протянутые руки, в которых были радость за него и одновременно безмерное отчаяние.

В это время татарва настигла и схватила Яна Зеведеева и Фому. Христос не понимал, почему так. Ян был же­ноподобен, это да. Но Фома? Лишь потом он догадался, что в этих неверных сумерках не было времени рассматривать. Кроме того, крымчаки, по глупости и неосве­домлённости, не смогли отличить белых ряс монахинь от полотняных, грязно-белых апостольских хитонов.