— Так выпускай...

Скрученная женщина безучастно смотрела в землю. Она сидела на траве. Как только Пархвер оставил ее, она села: не держали ноги. Лицо было словно одеревенелым. Вокруг глаз — синие тени. Игуменья покосилась на неё:

— Ему в руки?

— Чёрт с ним. Обоих и захватят.

— А если нет? А если выкрутится да прискочит сюда?

— Стена!

— Стена из дикого камня. А этот ловкач...

— Отпускай, говорю, — Пархвер был бледен от тревоги.

— Нет, — властно отрубила та. — Надо посмотреть, что и как. Повели в башню. Откроем внешние врата. Схватят — выпустим. А если по-моему, так выпускать не надо. Надо выбираться отсюда. Ходом. Он выводит в овраг. Крымчаки туда не рискнут — чаща. А там всегда поджидают кони.

— Приказания не исполнишь, — разозлился богатырь.

— Лучше не исполню. Лучше самому Лотру отдам — пускай делает, что надобно. Ему лучше знать. Сбыть с рук, и пускай сам разбирается. А если выпустим, если отдадим, да они чудом каким-либо убегут, спрячутся — как тогда? Мне — духовный суд и в лучшем случае каменный мешок до смерти. А уж тебе воздыхальни не миновать. Как укоротят тебя, — она измерила глазами, — дюймов на пять-шесть — чем тогда запоёшь?

Пархвер потер шею. В этот момент снова прозвучал душераздирающий крик:

— Христос!

И хотя Анея ничего не слышала — этот крик словно вернул ей сознание. В глазах мелькнуло живое любопыт­ство. И неожиданно женщина словно взвилась:

— Ю-рась! Христос! Христо-ос!

Пархвер бросился к ней, подхватил на руки, бегом помчался к башне. Игуменья трусила за ним.

— Хрис...

Ладонь Пархвера зажала не только её рот, но и всё лицо.

...Школяр на стене, услышав крик, выпрямился. На минуту глаза сделались дикими.

«Послышалось? — подумал он. — Она?.. Да нет, ни­кто не кричит. Тишина... Послышалось. И как это я ни­чего не забыл?»