Апостолов тащили к коням. Потом начали взлетать арканы. Стали хватать женщин. Слышался визг, крики, топтание коней, чужая перебранка.
— Я те лапну! — Фома опустил оглушительную оплеуху. — Я те лапну дворянина!!!
— Караул!
— Вот это бабы! — кричал крымчак. — Очынь вы-лыкы бабы. Этих хватай.
— Иги-ги! Иги-ги!
С кряканьем, словно дрова рубил, молотил Пилип. Но вокруг всё больше группировалась конная вонючая толпа.
Никто из беглецов не смог бы вскочить на стену: слишком были обессилевшие. Но Христос и не думал о спасении одного себя. Нужна была, может, одна лишь минута, чтобы чего-нибудь... А, чёрт!
Над Иудой со свистом взлетел аркан. Захватил за глотку.
— Христос!!! — в отчаянии, с перехваченным дыханием, лишь и успел крикнуть несчастный.
И тогда Христос встал на ноги.
...Игуменья и Пархвер, которые тащили скрученную Анею к вратам внутренней стены, остановились, услышав этот крик.
— Ч-чёрт, что такое? — спросил богатырь.
Лицо Анеи было изнурённым и безучастным. Она смотрела в землю. Она слышала визг и крики и понимала всё. Игуменья постаралась ещё позавчера открыть ей глаза на судьбу, поджидавшую её.
— Так открывай дверь, — шёпотом сказал Пархвер.
Игуменья, однако, не спешила: она услыхала, что за вратами, в двух шагах от них, кто-то глухо рыдал.
...Магдалина, до крови разбив кулаки, распростёрлась на половинке врат, широко раскинув руки, как распятая. Одно отчаяние владело ею. Скажи она обо всём — они ворвались бы сюда несколько часов назад и тогда ничего бы не было. А теперь он в их руках. Чёрт с ними, с остальными, но он в их руках. Она колотилась головою в окованную железом половину, а потом бросила и уже лишь плакала.
— Тс-с! — предупредила игуменья.
Она тихо, как кошка, взбежала истёртыми каменными ступенями на забрало. Стена та была втрое выше внешней, с зубцами. Она припала к просвету между ними и увидела человека, который вдруг выпрямился на вершине каменной ограды.
Тогда она поспешно сбежала вниз, зашептала Пархверу:
— Этот, на стене. И женщина тут, возле врат. Сейчас он, наверно, бросится сюда. Проведал.