Светлый фон

На столе были бутылки, бочонок, мисы. Денег на столе не было.

— Идите водки хлебните, что ли, — сказал Илияш-Сымон.

Фома, Иуда и Христос подсели к столу. Начали есть. Ели много и изрядно, но без жадности. Весьма изголода­лись за день беготни.

— А водочки? — льстиво спросил Петро.

Что-то в тоне его голоса не понравилось Христу. Он обвёл глазами апостолов, но ничего особенного не заме­тил. Лица как лица. Медные, в резких тенях. И большие кривые тени двигаются за ними по стенам, заползают косматыми — с котел — головами на потолок.

— Н-ну? — спросил Христос. — Нет, Петро, водку отставь. Так и город пропьём. Пива глоток плесни.

Тень на стене пила из огромной глиняной кружки.

— Так что? Сидите? Морды мочите? А руки в бою замочить красным — это вам страшно? А в вязкую глину их запачкать на укреплениях — это вам гадко и тяжело?

Молчание.

— Что делать будем? Морды вам чистить? За стены изгонять в руки врагам?

Лицо было сурово.

— Я понимаю, хлопцы, — немного более сдер­жанно продолжал Христос. — Вам лезть на рожон до конца не хочется. Вас, если схватят, может, и по­жалеют по делам вашим. Скажем, не на кол посадят, а в каменный мешок до последнего издыхания. Всё-таки жизнь. Вы не то, что я. Вас они не могут до конца ненавидеть, а меня ненавидят, ибо я свидетельствую о них, что дела их злы. Что все заповеди человеческие они подменили одной, десятой: «Уважай изменников, и хорошо тебе будет».

Смотрел на потупленные головы:

— И всё же последний мой вопрос. Будете вы вояками за правду либо так и оставить вас в пропойцах и ворах? Будете со мной? С ними?

Петро бегал глазами по сообщникам. Решился:

— Конечно, с тобою.

— Ты не сомневайся, — поддержал его Бавтромей.

— Брось, — загудели голоса. — Чего уж... С начала идём... Ты на тот свет, и мы вслед.

Братчик обводил взором лица. Люди старались смотреть ему в глаза, и каждый другой, не такой простодушный, заметил бы, что они стараются. Но этот не заметил, кроме того, ему хотелось верить.

— Хорошо. Собирайтесь. Сейчас же двинетесь таскать камни на забрало. А ты куда, Тумаш? Натаскался, кажется?