— Нет.

— Понятно, — размышлял иезуит. — Он сам сказал: «Церкви». Он, стало быть, не чертил на их дверях знамений, отваживающих сатану. Пиши: «Церкви Божьей от сатаны не защищал, проникновению сатаны в неё не препятствовал».

— А зачем? — спросил Христос. — Он, сатана, давно уж там. И если уж ставить знамения на церковных дверях, так ставить их изнутри. Чтобы не вырвался са­тана наружу.

— Отвечай, женщина, что знаешь ещё? — не уни­мался Лотр. — Не видела ли на плече этого сатанинского отродья след когтя, а на лопатке — следа от огневого ко­пья, которым сбрасывало его в ад небесное воинство?

— Нет.

— Что можешь сказать про него?

Женщина выпрямилась и вздохнула:

— Что? Хотели слушать? Так слушайте.

Она смотрела на него:

— Никогда, никогда в жизни не видела лучшего че­ловека. Поэтому вы и судите его. А на его месте стоять бы вам. Всем вам... Братчик, слушай меня и прости. Я вы­хожу замуж. За эту твою силу на паскудном этом суде я всё больше и больше люблю тебя. Но я выхожу замуж. За сильного человека. За того, который позволит мне де­лать всё. Поэтому и выхожу. Я не могу освободить тебя от страдания и смерти, не могу дать своей теплоты, да она и не нужна тебе. Прости. Но зато я могу дать твоей душе на небе блаженство справедливости мщения. Они ещё не знают, какого они врага приобрели себе. Послед­него. Яростного. Ни на минуту, даже во сне, не забыва­ющего о мести.

Молчание.

— Умри спокойно, сердце моё, свет моей души, лучший на земле человек. Не жить тебе в этом паршивой свете. Добрым — не жить.

— Это не вечно. — Сдавливающее яблоко стоялиов Христовом горле. — Спасибо тебе. Я люблю тебя.

И тут женщина внезапно упала. Что-то как подсекло ей ноги.

— Прости. Прости. Прости.

Она поползла было на коленях. Два стражника под­хватили её под руки, подняли, повели к двери. На пороге она изнемогла, выпрямилась:

— За эту минуту моей слабости они заплатят стократ. Они умрут, Братчик. Клянусь тебе, Юрась. Умри спокойно.

Он не хотел слушать дальше и не слушал. Всё остальное было неважно. Допрашивали богатых торговцев и магнатов, допрашивали рыбника с хлебником. И он слышал и не слышал, как они трындели, что он хотел разрушить храм Божий, что подрывал торговлю, что за­махнулся на шляхту, магнатов, церковь и порядок. И что не ценил пот трудящихся, раздавая всем поровну хлеб, а тогда кто же захочет работать, чтобы иметь больше.

И рыбник говорил, что он подрывал государство. А хлебник говорил, что он учил против народа и закона. И что закон — это вот вы, славные мужи, но народ — это мы. И спрашивал, на что может надеяться этот «Хри­стос», опоганив народ и учинив ему вред. И говорил, что народ требует смерти.