Юрий подумал: «Снимался салажонком. Может, еще будучи во флотском экипаже, а возможно, и в Учебном отряде. На лодку приходят уже не такими». Ниже фотографии подклеена узкая бумажная полоска, на которой машинописными литерами выбито: «Погиб при штурме Берлина». Юрию стало не по себе. Показалось, кожу на голове свела морозная судорога. Коротко отросшие волосы встопорщились. Он невольно потянулся к ним рукой.
Когда все уселись, когда утихла стукотня столов и стульев, поднялся заместитель командира лодки по политчасти капитан третьего ранга Находкин. Это он предложил перед каждым дальним походом проводить беседу с экипажем в комнате боевой славы и назвал эту беседу духовной зарядкой. Собственно, в некоторых иных базах это делается давно. А вот здесь, в Снежногорске, он начал первым.
Командир лодки Кедрачев-Митрофанов гордился своим замом, называя его в шутку: «Моя находка».
Григорий Арсентьевич Находкин — из Челябинска, или, как он говорит, из Челябы. Худой, низенького роста. И в фигуре, и в походке замечается нечто суетное. Смуглый лицом, волосы антрацитово-темного отлива, глаза карие, навыкате, и усы по-восточному узкие. Григорий Находкин любит выставляться:
— Мы, коренные уральцы, потомственные литейщики. Огонь и металл — наши боги. Им поклоняемся, ими живы.
Подергивая планочкой усов, станет уверять вас в том, что народный умелец восемнадцатого века, мастеровой Ефим Никонов, тоже уралец, земляк, стало быть. Он, Ефимка Никонов, построил первую в мире подводную лодку, нарекши ее удивительно точно и на редкость поэтично: «Потаенное судно». Сам царь Петр Первый был весьма заинтересован изобретением и лично присутствовал при его испытании.
То, что Никонов построил «потаенное судно», истинная правда. То, что чуткий на всякие новшества царь Петр детально знакомился с судном, тоже не выдумка. Об этом Юрий не раз толковал с лейтенантом Козодоевым. А вот относительно землячества Находкина с Ефимом Никоновым — тут следует еще проверить. Хотя, собственно, что такого? Хорошо ведь, когда человек гордится своим родом, своим краем. Пусть землячествует!
Григорий Арсентьевич ездил во флотский музей с магнитофоном, переписал на ленту речи героев-североморцев Лунина, Гаджиева, Колышкина. Перед запуском магнитофона он вмиг преображается. Стягивая на переносице, густые брови, хмурится, опускает глаза и начинает священнодействовать. Привычно отщелкивает запоры, открывает крышку, нажимает на белый клавиш. Торжественность Находкина, точно гипноз, передается матросам. Подавшись слегка вперед, они застывают немо, боясь пропустить что-либо из записанного. Пленка сухо шипит на пустых местах. И вот — голос. Простые, обыкновенные слова о долге, о боевой работе, о повседневной службе воспринимаются как заповедь. Время придало словам значительность. Кроме того, важно, кто говорит. Если бы Толоконников, допустим, Козодоев, ну, скажем, Находкин или даже сам Кедрач говорили, — одно дело. А то ведь Лунин, Иван Лунин, тот самый, который торпедировал «Тирпица»! Немецкий линкор «Тирпиц» наводил панику на многих. Было дело, эскорт английских военных кораблей бросил на произвол судьбы целый караван судов, шедших с грузом в наш северный порт, бросил потому, что не выдержал атак немецких подводных лодок, самолетов. А тут еще и сообщение: «Тирпиц»! Лунин вышел против линкора и, как говорят матросы, врезал. Вот и ловят теперь все каждое его слово, сиплый вздох, покашливание. Сбивчивость и нескладность речи, незаданность делают ее естественной и достоверной. Никакое назидание сравниться с ней не может.