Изнутри ограждение рубки окрашено алым суриком. Столбами возвышались стволы перископа и локатора. Тесно и ярко, как в рыбьих жабрах. Кто попроворнее, не поддаваясь ощущениям, обошли Юрия, шмыгнули вниз лодки по отвесному трапу. Находкин все заметил, что ему надо. Окликнул:

— Баляба!

— Га?

— Рубль на!.. Разве так отвечают?

— Есть! — поправился Юрий.

— Ну вот!.. — перешел на шутку. Повернувшись внутрь рубки всем корпусом, шурша кожей реглана, перегнулся вниз с мостика: — Знаешь, что значит «баляба»?

— Нет.

— Оно и видно… Рохля! Бодрей вертеться надо, а ты, будто разваренная картошка, вот-вот рассыплешься.

— Оставь, — взял его за локоть Кедрачев-Митрофанов. — Баляба, на пост!

— Есть, товарищ командир! — Юрий, приободренный такой выручкой, скользнул вниз по трапу, словно хорошо отполированный челнок.

— Что придираешься к парню? — выговорил замполиту командир.

— Не нравятся мне тюти! Заметил, как он стоял на швартовых? Не работу робил, а, что называется, озирал мир.

— Ну и?..

— К делу приставлен, а не к размышлениям…

— Эмоциональный юноша.

— Запорет что-либо, тогда взовьешься!

— Ты же замполит, к душе должен апеллировать. У Балябы она восприимчива.

— Я прежде всего материалист. Душа — несколько расплывчатое понятие, малоуловимое.

— К чему же тогда твоя «духовная зарядка»?

— Иносказание… — протянул Находкин. — Тут какой расчет? Сознанием воспринято — мышцам передано. Мышцы опять-таки творят материю. Куда ни кинь — мир осязаем, то бишь материален, — нарочито наигранно ответил Григорий Арсентьевич.