Осипов пробежал глазами записку. Колузаев писал дипломатично. Предлагал прекратить кровопролитие, сообщал о том, что утром в мастерских будет решаться вопрос о мерах против мятежников. И добавлял: «Надо бы все обсудить спокойно». Последняя фраза обнадеживала. Осипов понимал, что опередил Колузаева. Тот сейчас злобствует, колеблется, выжидает. Если военное счастье склонит чашу весов на сторону его, Осипова, Колузаев переметнется к нему. Без особой охоты, но все же переметнется. Ведь если бы он сейчас ударил половиной своего полка, прибывшего с ним с Закаспийского фронта, было бы худо. А Колузаев воздерживается. Толковый мужик. Он что-то задумал. Не случайно написал о необходимости «все обсудить спокойно».

Через полчаса явился солдат, посланный Осиповым к коменданту крепости Белову с запиской. Под глазом здоровенный синяк. Оглушительным басом проревел:

— Так что, господин полковник, записку вашу у меня забрали, по морде мне выдали и сказали на прощанье: «Комендант Белов так приказал».

— Пшел вон, дурак! — взъярился Осипов, чувствуя, как у него засосало под ложечкой — уныло, болезненно.

«Парламентер» мигом исчез.

Главарь мятежа вдруг почувствовал неимоверную усталость. На него вроде бы навалили огромный камень, придавливающий его к земле. Задрожали в коленях ноги, по лицу потек пот. И какое-то безразличие им овладело. Захотелось лечь, махнуть на все рукой и заснуть.

Он неверными шагами добрался до солдатской койки, поставленной для «диктатора» в кабинете. Забрался под колючее серое одеяло. Но мучительная дрожь, охватившая его, потрясавшая его, усилилась.

— Кто в охране? — спросил Осипов адъютанта, стуча зубами.

— Комендантский взвод, — отвечал Ботт, с удивлением и страхом глядя на своего «командующего».

— Я немного отдохну, Женька. Если что важное, — буди.

Он смежил глаза, но сон не шел. И вновь появились Фоменко, Лугин, Финкельштейн, Вотинцев, Шумилов... Они не обращали внимания на своего убийцу. В изорванном обмундировании, окровавленные, с зияющими ранами, они о чем-то переговаривались, улыбаясь, посмеиваясь, вроде и не были они мертвыми. Кто-то из них задумчиво произнес: «Нет, как хотите, а все же труп Кости Осипова не надо выбрасывать в степь на растерзание шакалам. Он хоть и Иуда, предатель, а все же... Надо предать его труп земле».

«Диктатор» понимал, что это всего сон, ночной кошмар, но его все же искорежила судорога ужаса. Он хотел проснуться — и не мог. И тут вдруг появился член ТуркЦИКа Евдоким Прохорович Дубицкий, ладный крепкий человек с иконописным лицом и лихими кавалерийскими усами. Весь залит кровью. Он глядел на Осипова с сожалением, с отвращением, как глядят люди на раздавленного таракана. И тихо сказал: «Дурак ты, Костя! Разве ты не понимаешь, что большевики бессмертны?»