Улыбаюсь поверх чашки.

— Это не двойное имя, — неохотно объясняю я. — Это мы с девчонками дали ему такое прозвище. У нас в зоопарке живет орангутанг Филипп. Варька и Сашка заметили, что у него такие же грустные глаза, как у Сергея. И во взгляде что-то общее.

Верещагин коротко смеется.

— Злые вы! — замечает он. — Вам на язык только попадись!

— Кстати, нет, — возражаю я, расслабляясь. — Это как раз комплимент. Глаза и у того, и у другого очень красивые.

Я даже не успеваю понять, как так быстро Никита оказывается возле меня. Развернув к себе на крутящемся барном стуле, зажимает ногами мои бедра и, отобрав чашку кипятка, ставит ее на стол.

— Что же ты не пошла на его красивые глаза? — наклонившись близко-близко, спрашивает Верещагин.

— Красота глаз — это не главное, — шепчу я, зависая под взглядом его карих глаз, светящихся какой-то внутренней решимостью.

— А что главное? — он тоже переходит на шепот.

— Потребность друг в друге, — отвечаю я напряженными губами, потому что, если я их не напрягу, то они коснутся его губ, находящихся в паре миллиметров. — Желание счастья дорогому тебе человеку. Даже если он не с тобой.

— Благотворительность какая-то… — его горячее дыхание лишает меня и смелости, и словоохотливости. — Вот твой Быстров отпустит твою-свою Варвару с пожеланием счастья даже не с ним?

— Нет, — честно отвечаю я, вспомнив недавний разговор с Варей на эту же тему.

— А тебе самой нужен мужчина, готовый тебя отпустить? — продолжает настаивать он, пугая меня глубиной настойчивого взгляда.

— Не знаю, — отвечаю я, наши губы всё-таки слегка соприкасаются, но он не пытается меня поцеловать.

— Когда будешь знать? — шепчет он, проводя рукой по волнам на моих волосах, оставшимся от укладки.

Трясу головой и отклоняюсь назад, застывая. И Верещагин оставляет меня, возвращаясь на свое место.

— Жду твои вопросы и пожелания, — снова равнодушно говорит он, залпом допивая кофе, словно это рюмка крепкого алкоголя.

И я решаюсь на выполнение «домашнего задания»:

— Ты выяснил, кто отравил Тумана?

Верещагин прикрывает глаза на пару секунд, но я успеваю увидеть огонек острой боли, до сих пор терзающей его.