Я хочу к маме. К моей лучшей подруге Сашке Тимофеевой и «жениху» Ваньке. К Варьке и Максу Быстровым. К Игорю Жданову. К Вовке Зорину. К Михаилу Ароновичу на прием и просто в гости.

Оказывается, что всё это я говорю не про себя, а вслух, потому что Верещагин хмурится и снова нападает:

— Детство кончилось, Лера! Каждый должен жить своей жизнью! Неужели ты не понимаешь, не чувствуешь, что твоя жизнь рядом со мной?

Никита внимательно вглядывается в мое потрясенное лицо и выносит вердикт:

— Не чувствуешь…

Вот если я сейчас поеду домой, то к утру попаду на прием к Михаилу Ароновичу. Варька окажет протекцию.

— Я готов ждать. Я буду ждать, Лера! — начинает говорить Верещагин, встряхнув меня для того, чтобы убедиться — я его слушаю. — Но я смогу ждать, только если ты будешь рядом.

— Чего ждать? — уточняю я, переживая, что подвержена прогрессирующему слабоумию даже без видимой медицинской причины.

— Твоего ответа, — с досадой отвечает Никита. — Твоего ответа на мои чувства.

— Ты точно никакие реплики не пропустил? — сомневаюсь я и в его умственных способностях.

Может, они с Ритой вместе менингитом заразились тогда? Прости, Господи, за такую грубость…

Верещагин жестко и нежно одновременно берет меня за узел волос и говорит прямо в мои истерзанные предыдущим поцелуем губы:

— Тебе смешна моя любовь?

Поцелуй в подбородок.

— Скольких ты уже раздавила своим равнодушием?

Поцелуй в висок.

— Чего ты добиваешься?

Поцелуй в лоб.

— Хочешь заставить меня ползать на коленях?

Поцелуй в кончик носа.