— Спасибо, Таисия Петровна, — мягко благодарю я женщину и направляю ее мысли и воспоминания чуть-чуть в сторону, отвлекая от темы сохранения тайны. — А потом, через столько лет, почему не стали расследовать еще раз? А если всё-таки умышленное отравление?

— Зачем? — непонимающе смотрит на меня Таисия Петровна, не оценив моего вклада в нормализацию обстановки. — Зачем ворошить старое? Ковалевских не вернешь… А репутацию в наше время надо беречь серьезнее, чем тридцать лет назад.

— Понятно. Насчет отказа о возобновлении следствия… Правильное решение. Я о нем не знал, но я с ним согласен, — тихо говорит Верещагин, вставая с подлокотника и пытаясь поднять меня с кресла. — Мы, пожалуй, пойдем…

— Подожди! — не даю я себя ни поднять, ни увести и снова обращаюсь к его матери. — Тогда зачем ваш сын устраивает этот спектакль с местью моему отцу? Ковалевских не вернешь. Но и вашего мужа тоже не вернешь. Почему не работает эта установка в его отношении?

— Лера! — жестко окликает меня Никита, до боли сжимая ладонь и плечо. — Пойдем!

— Нет! Никита! — в том же тоне отвечаю я, не обращая внимания на легкую боль. — Таисия Петровна ответит — и я уйду.

— Я не несу ответственности за решения, принимаемые почти сорокалетним мужчиной, — заносчиво отвечает мне женщина и неожиданно добавляет. — И Никита не потерпел бы вмешательства.

— Почему терпите вы? — перебиваю я ее, сбросив мужские руки и наклонившись к ней почти вплотную, тороплюсь вывалить на несчастную женщину все свои вопросы и просьбы, не считаясь с тем, что Никита рядом. — Попросите своего сына. Скажите ему, объясните, расскажите о своих чувствах.

Таисия Петровна пораженно смотрит на меня, словно видит впервые. Я уверенно и напористо продолжаю:

— Или мой отец вас насиловал? Причем неоднократно, раз ваш сын утверждает, что он был вашим любовником несколько лет у него под носом, у всех под носом.

Я замираю в ожидании ее ответа. Застывает и Никита. Он перестает давить на меня. Поднимаю на него глаза. Лицо отрешенное, жестко равнодушное. Острое чувствование ситуации выдают только глаза, горящие ярким внутренним огнем. С этими глазами встречаются материнские, и их обладательница решительно вскакивает со своего места.

— Выпустите меня немедленно! Я больше не в состоянии об этом говорить! Никита! Прекрати это издевательство!

Я реагирую первой: встаю с кресла, перекрывающего Таисии Петровне дорогу, и демонстративно отхожу в сторону. Я знала, что на все свои вопросы ответов за один разговор не получу. Женщина с достоинством вскидывает голову, одаривает нас неприязненным взглядом и быстро выходит из гостиной.