— Это просто прекрасно! — бодро восклицает она, снова звоня в колокольчик. — Жизненная сила. Поворот судьбы только к лучшему. Награда за страдания, за пережитое.

И я вижу искреннюю материнскую радость в ее блестящих от близких слез глазах. Она не притворяется, это очевидно. Жалость медленной волной поднимается внутри меня, пропитывая каждую клеточку тела и наполняя мои глаза влагой.

Вторая рюмка хереса и вторая чашка кофе появляются на столике.

— Ты не хочешь отвечать мне, мама? — Никита смотрит в материнские глаза тепло и почти нежно, но настойчиво. — Почему?

- Не вижу смысла! — категорично говорит она, мгновенно высушив слезы и закашлявшись от резкости собственного тона. — Что это изменит? Десять лет назад я потеряла не только мужа, но и сына. Ты презираешь меня, я знаю.

— Я был не прав, мама, — Никита заметно бледнеет. — И мне так жаль, что я поторопился с выводами. Но если ты будешь справедлива, то вспомнишь, что сама же меня на них и навела.

Таисия Петровна откидывается в кресле и странным, растревоженным взглядом смотрит на сына.

— Нет, Никита! — не сразу, но не соглашается она. — Все выводы ты сделал сам. Я никогда не облекала в слова твою версию произошедшего.

— Твоя ненависть к Вяземскому всегда была показной, мама, — терпеливо отвечает Никита. — Я видел за ней если не любовь, то симпатию. Я буквально чувствовал ее. Я проверил твой телефон. Десять лет назад большая часть звонков на нем, и днем и ночью, предназначалась Илье Вяземскому. Накануне смерти отца вы виделись в номере центральной гостиницы в течение трех часов. После его смерти вы разговаривали около часа по телефону.

Таисия Петровна удивленно приподнимает изящно прорисованные брови.

— Даже так? — пораженно спрашивает она и смущается, удивив этим и меня, и собственного сына. — Ты не понимаешь…

— Так объясни — и я пойму, мама! — просит Никита.

Таисия Петровна в третий раз звонит в колокольчик, дергано, резко, нервно.

— Хватит! — Никита не пускает в гостиную прислугу с серебряным подносом. — Расскажешь всё, как было — и можешь допить все мои запасы Jerez Amontillado.

— Я их и так допью! — беспечно машет рукой Таисия Петровна и морщится. — Не нужна тебе эта правда, сынок. Совсем не нужна. Она всё перевернет с ног на голову. Это миф, что правда должна выйти наружу. Она бывает такой, что лучшее, что можно сделать, — это похоронить ее вместе с теми людьми, которых она касается.

— Она всё вернет с головы на ноги! — Никита целует мою руку. — Я теперь способен понять многое, мама. Еще позавчера бы не смог, а сейчас смогу.