— Отец закрылся и застрелился, — Вяземский впивается острым взглядом в моего мужа.

Еще одно хриплое «да».

— А где его прощальное письмо? — мой отец не спускает с Никиты глаз.

— Его не было, — отвечает Верещагин, сглатывая, как при больном горле.

— Оно было, — резко отвечает отец. — Ты сам слышал выстрел?

— Нет, — Никита отрицательно машет головой. — Выстрел слышала охрана. А меня позвала Злата. Откуда вы знаете о прощальном письме? Это предположение?

— Нет. Это факт. Я его видел и читал, — отец устало откидывается на спинку стула.

— Как?! — выдыхаю я.

— До того, как уехать к себе, Алексей был у меня. Во всем признался. Просил прощения. Я не смог его простить, — как-то буднично отвечает мой отец, словно перечисляет блюда из меню в ресторане.

— Простить за что? — так же спокойно переспрашивает Никита, и только по легкому дрожанию его руки, держащей мою, я понимаю, что он волнуется.

— За то, что он сделал с Ковалевскими, — тихо говорит мой отец.

— Это он? — Никита резко и надрывно кашляет. — Но почему?

— Причин десятки, — тон отца становится резким. — Его финансовые махинации. Его отношения с Ириной Ковалевской. Его преступление, в результате которого погибли Рэм и Ирина. Его попытка подставить под всё это меня. У него получилось. Почти. По крайней мере, ты поверил. И веришь долгие годы.

— Мой отец убил Ковалевских? — Никита отпускает мою руку, но я сама хватаюсь за его ладонь обеими руками, как маленькая девочка.

— Отравил, — уточняет странно равнодушный отец. — Но, возможно, это был не он. Но тебе от этого легче не станет.

— Вы хотите сказать… — Никита замолкает.

— Я не хочу сказать. Я говорю, — отец, наконец, меняет безразличный тон, в голосе появляются досада и даже боль. — Я никогда не был любовником твоей матери. Но… Она была моей девушкой. Сорок лет назад. Она бросила меня ради более перспективного Алексея Верещагина, моего друга. Я женился почти на десять лет позже. На Лериной матери.

— Ковалевские, — тихо напоминаю я, поскольку Никита странно молчит.

— Алексей долгие годы был любовником Ирины Ковалевской. Одно время я даже думал, что Рита твоя сестра, Никита. Но нет, не пугайся. Она дочь Рэма и Ирины. Я проверял, — Вяземский устало трет виски, рассказ дается ему тяжелее, чем он хочет это показать.

— Зачем моему отцу было убивать себя? — выдавливает из себя Никита. — Он боялся ответственности?