– Бы… ВА-ли, дэ – ни… вясе-ЛЫ – йе! – сам же судорожно взводил курок нагана прямо в кармане штанов, понимая, что может не успеть даже вытянуть руку. Одно движение, и сенные вилы на длинном черенке мягко войдут чуть повыше живота, туда, где сейчас змеиным клубком шевелился сжимающий волю страх.

Месяц вновь выглянул из несущихся по мрачному небу облаков. Короткого мгновения белесого света Ваське хватило, чтоб утвердиться в своих нехороших предчувствиях: одного из мужиков, рослого, с вилами в длинных руках, помнил он слишком хорошо. В коротком промельке света Ваське недобро улыбнулся Ян Граховский.

Каплицын качнулся и, будто не находя опору, почти начал падать в канаву, поворачиваясь, чтоб сподручней пальнуть. Прошептав про себя «ну, выручай, кривая!», прикинув, что вроде все должно сложиться, нажал на курок.

Бабахнуло в ночной тиши громко. Не ожидая развязки, Васька покатился в канаву, а оттуда, кубарем – по косогору к спасительным кустам у озера. Больно бился локтями, затылком и пятой точкой о землю, уловив краем уха стон и матюки. Падал, кувыркался, моля лишь об одном и Бога, и дьявола: только б не выкатился на фиолетовый небесный ковер издевательски лыбящийся серп луны.

* * *

Рассвет, не желанный, даже опасный для двоих вжавшихся друг в друга обнаженных фигур, к счастью, не торопился, уступая свое законное право повисшим над мокрым городом низким грозовым тучам. За окном громыхнуло, и тяжелые капли забарабанили в окно театральной мансарды.

Мишка прислушивался к звукам нарастающей грозы, боясь шелохнуться, чтобы не разрушить волшебство, которое все еще витало здесь, в полузаброшенной костюмерной, ключи от которой так кстати оказались у Полины. «Вот бы навсегда поселиться здесь. Забыть о ревнивых взглядах Владки, вычеркнуть из памяти Костю, видеться с ним после всего, что произошло у них с Полиной, тяжко и невыносимо. Черт, как же этот вынужденный обман жжет душу. Выяснить отношения? Нет. Позже. Не сейчас. Не хочется вспугнуть это ворованное, слишком хрупкое уязвимое счастье».

Полина потянулась сладко, так как умеют только кошки и юные, утомленные бессонной ночью девушки. Ее тонкие пальчики изучающе пробежали по груди Мишки, отчего у того под кожей завибрировали, разбегаясь по закоулкам тела, тысячи невидимых щекочущих букашек.

– Мишка. Родной мой! Боже, даже не верится, какой я была дурой! Я ведь думала, что ты боишься. Хотела подстегнуть тебя на решительный поступок, а потом… Потом все завертелось. Каждый день ждала, что вот-вот и дернешь этого психа Зубенко за шиворот, как щенка, скажешь: «Хватит! Она моя!»