Что уж там наплел запыхавшийся Гена «провожающим» — не знаю и знать не хочу. Главное — они не потащились следом.

Мы простились у металлической стойки таможенного контроля.

— Все же… сообщите, если что. Я на связи.

— Обещаю: о моей смерти ты узнаешь первым…

— Типун вам…

— Бывай.

И все.

* * *

«Новый мир», в который я погружаюсь теперь со всей отчаянной решимостью, ныряю «рыбкой», вниз головой, будто с головокружительного трамплина, — действительно оказывается новым.

Неузнаваемым.

Совершенно непохожим на тот, сияющий и почти недосягаемый когда-то. Имя ему в приснопамятные годы было — международный аэропорт Шереметьево-2.

Оно звучит так же, но только по форме — по содержанию это был совершенно другой мир. Вернее, осколок другой вселенной, крохотное зеркальце, что обронила в спешке легкомысленная пассажирка-инопланетянка в дамской комнате.

К нему, к чужому потерянному зеркальцу, прилагалось нечто невообразимое: настоящие мерцающие бары с высокими стойками и табуретами, правильными бокалами, льдинками и соломинками.

И бары те работали круглые сутки напролет.

А возле них…

Каких только невообразимо красивых людей, похожих на стадо лиловых фламинго, не доводилось нам наблюдать издалека у этих волшебных оазисов.

Теперь я знаю — это были обычные стюарды и стюардессы, пилоты и, может, техники, случались, наверное, пассажиры.

Теперь я уверена: не пройдет и часа, гибкая пария из тех экзотических красавиц с дежурной улыбкой спросит у меня, как интенсивно прожарить вырезку — mild или с кровью?

Еще мне известно, что уважающие себя пассажиры, если не случилось, конечно, какой погодной заминки, не просиживают штаны у барных стоек, прибывают строго к отлету.