— Ага.

— Зато уже завтра мы поедем в викторианскую Кедровую бухту.

Ты по-детски расплываешься в улыбке.

— Ага.

— И все будет хорошо. Ну, если викторианский секс не опасен для здоровья…

Ты смеешься.

— Викторианский секс абсолютно безопасен, клянусь.

— А мы с тобой абсолютно идеальны, Мэри Кей.

Вскоре ты засыпаешь; похрапываешь, но даже храп меня не раздражает. Я слишком счастлив, чтобы уснуть. Заказываю еще несколько воздушных шариков для выпускного вечера Номи на следующей неделе — готов поспорить, Фил заказал бы воздушные шарики, — беру с твоей тумбочки книгу Мураками и наполовину погружаюсь в чтение, а наполовину в мечты о тебе. Я люблю разглядывать тебя. Мне нравится, что ты действительно хочешь быть здесь со мной, и мне кажется, я вижу, как в твоем мозгу работают нейроны, прокладывая новые дорожки, и все как одна ведут ко мне, к нашему счастью.

Я голоден, поэтому спускаюсь в кухню, чтобы перекусить. У нас кончились яйца, так что я решаю обойтись готовым кексом, которые любила покойная Меланда, а уж она-то знала толк в этих гадостях. Срываю обертку — кекс на вкус чистый сахар.

А потом жужжит мой телефон. Одно новое письмо. От Лав, мать ее, Квинн.

Надо поговорить.

Она ни разу мне не писала, и мои ноги словно утыканы иголками и булавками. Я кладу телефон на стол — нет. Быть не может. У меня галлюцинации, или я просто заснул рядом с тобой, и экран телефона темный — привиделось?

Телефон опять светится. Одно новое письмо от Лав, мать ее, Квинн.

Она никогда мне не писала, тем более по электронной почте, но она — мать моего ребенка. Голову заполняют ужасные предположения: Форти упал с лестницы, Форти утонул в бассейне, няня Тресса украла Форти, — и я хватаю гребаный телефон, шагаю туда-сюда и набираю номер Лав Квинн.

Один гудок — она не отвечает, и я вижу сына в руках какого-нибудь извращенца, сбежавшего из тюрьмы и подрабатывающего клоуном в Диснейленде. Второй гудок — я вижу, как ротвейлер отгрызает моему сыну половину лица (Лав доверяет злым собакам, в отличие от меня). Третий гудок, и я не знаю, где мой сын. Может, выпал из открытого окна нью-йоркской высотки, и теперь мне остались только слезы на небесах? Он умер, так и не познакомившись с отцом?

— Ну, привет, — говорит она. — Я уж думала, ты спишь.

— Как Форти?

— У нас все хорошо. Спасибо, что спросил, Джо.

— Он заболел?