— Ты разлюбил меня в тот день, когда узнал о беременности.

— Что за чушь! Беременность стала для меня сюрпризом не меньше, чем для тебя. Я просто радовался, что стану отцом. Лав, убери ствол.

— Нет.

— Так определись уже: розы или гильзы?

— Выбор за тобой.

— Я пережил тюрьму.

— А я — беременность. Ну и что?

— Лав, я же тебе говорил. Выжить там и не лишиться рассудка мне помогла лишь вера в то, что у меня будет семья.

— Точно, — говорит она, — готовая надпись на открытку: «Я полюбил свою девушку, только когда она от меня забеременела и я убедился, что распространил свое семя».

— Как у тебя язык поворачивается?

— Это правда! Едва я сказала тебе о беременности, еще до твоего ареста… ты даже смотреть на меня иначе стал. Я была тебе больше не нужна. Ты хотел лишь ребенка.

— Лав, убери пистолет.

— Ты заметил? Как только я говорю правду, ты переводишь на пистолет.

Так и есть, однако с появлением пистолета честные переговоры закончились — любая другая правда меня сейчас ни разу заботит. Лав может выстрелить, и я должен сохранять спокойствие. Осторожнее, Джозеф.

— Брось, Лав. Ты сама себе не веришь.

— Ты не способен любить, Джо. Видел бы ты свое лицо, когда я навещала тебя в тюрьме, рискуя подхватить какую-нибудь заразу среди преступников… Ты смотрел на мое тело как на пластиковый контейнер, в котором лежит твой гребаный обед.

— Опусти пушку…

Она улыбается. Злая. Испорченная. Неправильная.

— Что ты сказал, Джо?

— У тебя короткая память. Я волновался за тебя…