Она вышла из дома и спустилась с парадного крыльца, держа в руке лампу и стараясь при этом, чтобы сабля не слишком била по ногам. Мелани лежала в фургоне, она вся там поместилась, а сбоку от нее пристроился Уэйд, да еще сверток с младенцем. Присси забралась в фургон и взяла маленького на руки. Повозка была, прямо скажем, невелика и с очень низкими бортами. Колеса имели наклон вовнутрь и явно должны были отвалиться на первом же обороте. Один взгляд на лошадь – и сердце у Скарлетт облилось кровью. Низкорослая, изможденная тяготами жизни, коняга стояла понуро, свесив голову между ногами. Спина у нее была вся в рубцах и болячках от неумелой запряжки и безжалостного кнута, и дышала она как-то странно, здоровые лошади дышат не так.

– Что, лошаденка не слишком? – Ретт усмехнулся: – Того и гляди, помрет прямо в оглоблях. Но это самая лучшая живность, какую я сумел раздобыть. А я очень старался. Когда-нибудь я вам поведаю душераздирающую историю – должным образом ее приукрасив, конечно, – как я увел этого коня и как близко просвистела предназначенная мне за это пуля. Только моя исключительная преданность вам заставила меня, при моем-то солидном положении, податься в конокрады, и что же я украл? Вот этого жалкого одра. Позвольте, я помогу вам подняться.

Он взял у нее лампу и поставил на землю. Переднее сиденье представляло собой всего лишь узкую доску, перекинутую между бортиками. Ретт легко поднял Скарлетт и посадил ее на эту доску. Как здорово быть мужчиной, да еще таким сильным, как Ретт, подумала она, подбирая свои широкие юбки. При Ретте она ничего не боится – ни стрельбы, ни грохота взрывов, ни даже янки.

Он забрался на сиденье рядом с ней и взялся за вожжи.

– Ой, постойте! – вскрикнула Скарлетт. – Я забыла запереть входную дверь.

Он громко, раскатисто захохотал и хлопнул вожжой по конскому крупу.

– Что вас так насмешило?

– Вы! Запереть дверь – и янки уж не войдут. Чудо!

Лошадь тронула с места, медлительно, нехотя. Лампа так и осталась гореть на дорожке, окруженная желтым пятнышком света; оно делалось все меньше и меньше по мере того, как они удалялись от дома.

Ретт направил заплетающиеся ноги лошаденки на запад от Персиковой улицы, многострадальную повозку жестко тряхнуло в колдобине, отчего Мелани громко охнула, но тут же постаралась приглушить стон. Темные деревья проселка сплетались ветвями у них над головой, молчаливые темные дома вставали смутными призраками по обеим сторонам дороги, и чуть поблескивали беленые столбики заборов – как ряды кладбищенских надгробий. Узкая улочка похожа была на сумрачный тоннель, но густая листва, отгородившая путников от страшных зарниц, полыхавших на полнеба, местами все же пропускала красные отсветы, и эти блики гонялись друг за другом вдоль дороги в безумной, причудливой пляске. Запах дыма становился все ощутимее, все сильнее, а жаркие крылья бриза доносили от центра города обрывки бесовской мешанины звуков: чьи-то вопли, крики команд, глухое громыхание тяжелогруженных воинских фургонов и нескончаемый топот солдатских ног на марше. Ретт сворачивал на другую улицу, когда на западе раздался новый оглушительный взрыв и небеса разверзлись от чудовищного столба дыма и пламени.