– А я… У меня есть пистолет, – прошептала она, стиснув оружие в коленях и будучи совершенно уверена, что побоится спустить курок, даже если смерть заглянет ей в лицо.

– У ва-ас? Где вы его раздобыли?

– Это оружие Чарлза.

– Чарлза?

– Ну да, Чарлза – моего мужа.

– Неужели у вас и правда был муж, моя прелесть?

– А откуда, по-вашему, у меня взялся мальчишка?

– О, есть и другие возможности, не обязательно мужья…

– Вы можете замолчать и поторопиться?

Но он вдруг резко натянул поводья – почти на Мариетта-стрит, под стеной склада, еще не тронутого огнем.

– Солдаты, – сказал он.

Отряд двигался по Мариетта-стрит, между горящими зданиями, усталые солдаты шли походным шагом, опустив голову, но все-таки при оружии; они так были измотаны, что не могли прибавить ходу и не волновались из-за того, что идут в клубах дыма, а справа и слева рушатся на дорогу горящие балки. Все были в обносках, в рванье, офицера не отличишь от рядовых, разве что мелькнет кое-где приколотая к обтрепанной шляпе эмблема армии конфедератов. Многие были босы, и всюду виднелись грязные повязки – у одного на голове, у другого на руке. Они шли мимо, не глядя по сторонам и такие молчаливые, что, если б не ритмичный топот ног, их вполне можно было бы принять за привидения.

– Смотрите на них хорошенько, – послышался мурлыкающий голос Ретта. – Потом сможете рассказывать своим внукам, что видели в отступлении последний оплот Победного и Славного Дела.

Внезапно она возненавидела его, возненавидела всеми силами души и той ненавистью, перед которой даже страх сделался смешным и маленьким зверьком. Она понимала, что ее безопасность – и всех, кто находится там в фургоне, – целиком зависит от него, от него одного, и все равно ненавидела его за презрительную насмешку над этими оборванными шеренгами. Она подумала о покойном Чарлзе и об Эшли, который тоже, может быть, уже лежит в земле, и обо всех тех веселых, галантных и храбрых молодых людях, гниющих теперь в каких-то жалких ямках и неглубоких могилах, и забыла, что сама тоже когда-то считала их дураками. Она не могла говорить – только ненавидеть. Она буравила его яростным взглядом, полным ненависти и отвращения.

Когда проходили последние солдаты, какое-то щуплое существо среди замыкающих, волочившее свою винтовку прикладом по земле, вдруг пошатнулось, остановилось и тупо, как лунатик, уставило пустой, невидящий взгляд в спины уходящим. Ростом солдатик был со Скарлетт, чуть выше своей винтовки, а чумазая, мрачная физиономия еще не успела украситься бородой. Шестнадцать, никак не больше, некстати подумала Скарлетт. Из самообороны, наверное, или просто школьник, удрал из класса в армию.