Она завладела его рукой, притянула к себе и неожиданно расплакалась – крупные слезы закапали ей на сжатый кулачок. Он поднял ее руку и легонько прикоснулся к ней губами.

– Эгоистична до конца, так ведь, моя радость? Все мысли – только о собственной драгоценной персоне, а вовсе не о доблестной Конфедерации. Подумайте лучше, как сердечно будут рады наши войска моему явлению в двенадцатом часу ночи. – Он произнес это со щемящей нежностью.

Она принялась ныть и взывать к жалости:

– О, Ретт, вы не можете так поступить со мной? Почему вы от меня уходите?

– Почему? – Он засмеялся, забавляясь. – Может быть, из-за предательской сентиментальности, которая таится во всех нас, южанах. А может быть… может быть, оттого, что я пристыжен. Кто знает?

– Пристыжен! Да вы должны сгореть от стыда. Бросить нас здесь, одних, беспомощных…

– Скарлетт, дорогая! Это вы-то беспомощны? Человек столь себялюбивый и целеустремленный, как вы, просто не может быть беспомощен. Если вы окажетесь у янки – пусть молят Бога о спасении.

Пока она смотрела на него в тупом замешательстве, он резким прыжком соскочил с козел и обошел фургон с ее стороны.

– Вылезайте! – приказал он.

Она непонимающе на него таращилась. Он бесцеремонно и крепко подхватил ее под мышки, и она перелетела на землю, рядом с ним. Не ослабляя хватки, он оттащил ее на несколько шагов от фургона. В туфельки сразу набились мелкие камешки и песок, ногам было больно. Жаркая ночная тьма окутывала их. Или это сон?

– Я не прошу вас понять или простить. Не простите – что ж, так мне и надо, потому что я и сам никогда не пойму и не прощу себе этого идиотизма. Я разозлился, обнаружив в себе такую прорву донкихотства. Однако наша прекрасная Родина, наш Юг, нуждается в каждом мужчине. Разве не так говорил наш храбрый губернатор Браун? Но не в этом дело. Я ухожу на войну. – Он вдруг рассмеялся – легко, свободно и звонко, так что стены лесов ответили ему эхом. – «Я не любил бы так тебя, о милая, не будь мне честь дороже». Какой спич, в самую точку, правда? И уж конечно, лучше, чем я сам сумел бы сочинить для такого случая. Ведь я люблю тебя, Скарлетт, действительно люблю, вопреки тому, что наговорил однажды вечером у вашего крыльца. Месяц назад… – Тягучий, напевный голос ласкал, и руки тоже – теплые сильные руки, они скользили беспрепятственно по ее рукам. – Я люблю тебя, Скарлетт, мы с тобой одной крови, мы так похожи, оба перебежчики, да, милая, мы эгоисты, мошенники, удачливые плуты. И ни одному из нас нет дела до того, что весь мир летит в тартарары – пока нам самим хорошо и покойно.