Янки сожгут все это… все!

Последний раз она видит родной дом. Последний – если не считать того, что она, вполне возможно, увидит из-за стены деревьев или болотных зарослей. А увидит она высокую трубу, окутанную дымом, над кровлей, рухнувшей в огонь.

– Не могу я от тебя уйти, – сказала она и клацнула зубами от страха. – Не могу тебя бросить. Па тебя не оставил. Он им сказал, что тебя пришлось бы сжечь вместе с ним. А этим, значит, придется жечь тебя вместе со мной, потому что я тоже не могу тебя покинуть. Ты – это все, что у меня осталось.

После такого решения страх немного отступил, а те чувства, что были у нее в груди, превратились в ледышку. Все в ней заледенело – и страх, и надежда. И пока она так стояла, с подъездной дорожки донесся стук копыт – множества копыт, звяканье конской сбруи и сабель в ножнах, а потом грубый, хриплый голос подал команду:

– Слезай!

Она наклонилась к сыну и заговорила – настойчиво, но до странности нежно:

– Отпусти меня, Уэйд, милый! Спускайся быстро с заднего крыльца и беги через двор к болотам. Мамми там будет и тетя Мелли. Беги быстро, со всех ног, родной мой, и ничего не бойся!

Уловив перемену в ее тоне, мальчик поднял к ней лицо, и Скарлетт поразилась выражению его глаз: в точности крольчонок в силке.

«О Матерь Божья! – взмолилась она. – Не допусти его до судорог! Не… Только не перед янки. Они не должны понять, что мы их боимся». Но малыш только глубже закапывался в ее юбки, теснее прижимался к ее ногам. Тогда она произнесла громко, чеканя слова:

– Не бойся, будь мужчиной, малыш Уэйд. Это всего лишь свора паршивых янки!

И сошла вниз – встречать их.

Шерман шел маршем сквозь Джорджию, от Атланты к побережью. Позади оставались дымящиеся руины Атланты – она запылала факелом, когда синяя армия выходила из города. А впереди на три сотни миль простиралась территория, фактически незащищенная, если не брать в расчет малочисленную милицию штата и самооборону в лице стариков и подростков.

Это был богатый, плодоносящий край, со множеством плантаций, ставших теперь убежищем для женщин и детей, стариков и негров. Янки шли широкой, восьмидесятимильной полосой. Они грабили и жгли все на своем пути. Сотни домов полыхали пожарами, в сотнях домов отдавался грохот солдатских сапог. Но Скарлетт, увидевшей синие мундиры у себя в холле, было не до масштабов вражеского нашествия. Для нее это была личная, злонамеренная акция, направленная прямо против нее самой, против ее близких и ее родного дома.

Она стояла у подножия лестницы, на руках – младенец, за ногу крепко ухватился Уэйд, спрятавший голову в складки юбок, а янки кишели уже по всему дому, грубо проталкивались мимо нее наверх, вытаскивали мебель на парадное крыльцо, резали штыками и ножами обивку, рылись внутри в поисках ценностей. В спальнях наверху были вспороты матрасы и перины, в холле закружился пух, мягко ложась ей на голову. Бессильная ярость притушила остатки страха в ее душе, пока они грабили и крушили ее дом у нее на глазах.