Старшим у них был сержант, кривоногий, седоватый коротышка с большим комком табаку за щекой. Он перехватил Скарлетт раньше своих молодцов, небрежно сплюнул длинную струю табачной жвачки на пол, а заодно и ей на юбку, и сказал коротко:

– Дайте-ка мне, что там у вас в руке, леди.

Она и позабыла про дорогие побрякушки, которые намеревалась спрятать. С насмешливым видом, столь же – она надеялась – красноречивым, как у бабушки Робийяр на портрете в столовой, она рассыпала эти вещицы по полу и почти с наслаждением любовалась образовавшейся в результате алчной свалкой.

– Я побеспокою вас по поводу вот этого колечка и этих вот штучек у вас в ушах.

Скарлетт переложила младенца, зажав его для безопасности под мышкой, он оказался вверх ногами, весь побагровел и залился ревом, сама же тем временем вынула гранатовые серьги – свадебный подарок Джералда Эллен, затем стянула с пальца крупный сапфир, преподнесенный ей Чарлзом в качестве обручального кольца.

– Не бросайте. Передайте их мне, – сказал сержант, сложив ладони лодочкой. – Этим ублюдкам уже и так хватит. Что еще у вас есть?

Он прошелся наметанным взглядом по ее баске. Скарлетт едва не упала в обморок, заранее чувствуя, как грубые руки лезут к ней за лиф, шарят у подвязок.

– Это все, но, как мне кажется, у вас вошло в обычай срывать одежду со своих жертв.

– О, поверю вам на слово, – сказал сержант добродушно, еще разок сплюнул и отошел.

Скарлетт поставила ребенка столбиком и принялась его тетешкать, поддерживая за то место, где под пеленкой был спрятан бумажник. Слава тебе господи, что у Мелани есть малыш, а у малыша – пеленки.

Над головой раздавался тяжелый топот сапог, протестующий скрип передвигаемой мебели, звон разбитых зеркал, хруст фарфора и ругань – когда ничего стоящего не обнаруживалось. Со двора полетели громкие крики:

– Сверни им шею! Не дай уйти!

Поднялся отчаянный птичий переполох – кудахтанье, кряканье… Острой болью пронзил ее дикий визг, оборванный выстрелом: Скарлетт поняла, что они прикончили свинью. Чертова Присси! Сама убежала, а свинью оставила! Хоть бы поросята уцелели! Хоть бы домашние все добрались благополучно до болот! Да ведь разве узнаешь…

Она тихо стояла в холле, а вокруг бурлили, суетились, орали, сыпали проклятиями солдаты. Пальцы Уэйда мертвой хваткой вцепились ей в юбки. Она чувствовала, как он корчится, стараясь прижаться к ней всем тельцем, но не могла заставить себя поговорить с ним, успокоить. А для янки она вообще не смогла бы выдавить из себя ни слова – ни мольбы, ни протеста, ни гнева. Только и могла благодарить Бога, что колени не подламываются и шея сильная – позволяет высоко держать голову. Но когда весь этот бородатый сброд стал спускаться вниз, пошатываясь от награбленного добра, и она увидела в руках у одного саблю Чарлза, то невольно вскрикнула.