Это теперь сабля Уэйда. Она принадлежала его отцу и деду, а на последний день рождения Скарлетт вручила ее мальчику. Они устроили тогда целую церемонию, Мелани расчувствовалась, пролила реки слез – от гордости и скорбных воспоминаний, она целовала Уэйда и говорила, чтобы рос скорее и стал таким же храбрым, как папа и дедушка. Уэйд очень гордился подарком и часто забирался на стол, чтобы потрогать и погладить висящую на стене саблю. Скарлетт терпела, пока ненавистные, чуждые руки выносили из дома ее собственные вещи. Но это – нет! Это – гордость ее маленького сына! Уэйд выглянул из-под спасительного прикрытия юбок – узнать, почему мама вскрикнула, и вдруг обрел дар речи и мужество. Он вытянул руку, от души всхлипнул и громко заявил:

– Моя!

– Этого вам брать нельзя! – выпалила Скарлетт и тоже вытянула руку.

– Кому нельзя – это мне-то, да? – прогнусавил низенький солдатик и глумливо осклабился ей в лицо. – Еще как можно! Это сабля мятежника.

– Нет… Вовсе нет. Она еще с Мексиканской войны. Ее брать нельзя. Это сабля моего малыша. Она у него от деда! О, капитан, – воскликнула Скарлетт, обращаясь к сержанту, – пожалуйста, велите ему отдать ее мне!

Сержант, польщенный повышением в звании, выступил вперед:

– Дай-ка мне эту саблю, Боб.

Низенький рядовой нехотя протянул ему оружие.

– Там, между прочим, солидная золотая рукоять, – сказал он.

Сержант повертел саблю, стараясь, чтобы солнце попало на гравировку, и медленно разобрал: «Полковнику Уильяму Р. Гамильтону. От боевых товарищей. За доблесть. Буэна-Виста. 1847».

– Ого, леди! Я сам там был, в Буэна-Висте!

– Вот как? – обронила Скарлетт ледяным тоном.

– А то! Бои там были знатные, доложу я вам. Таких боев я на этой войне не видывал. Значит, сабля досталась этому карапузу от дедушки?

– Да.

– Вот пусть у него и останется, – сказал сержант, вполне удовлетворенный драгоценностями и безделушками, тщательно завязанными в носовой платок.

– Но тут же солидная золотая рукоять! – настаивал коротышка рядовой.

– Оставим ей на память о нас, – ухмыльнулся сержант.

Скарлетт приняла саблю, даже спасибо не сказав. За что, собственно? Благодарить воров, что вернули ее же вещь? Она крепко держала саблю в руке, пока кавалерист спорил и ругался с сержантом.

– Ей-богу, оставлю я этим бунтовщикам кое-что на память, долго будут вспоминать! – заорал он под конец, когда сержант, истратив напускное свое добродушие, велел ему катиться ко всем чертям и больше ему не перечить.

Обиженный пошел еще порыскать в задней половине дома, а Скарлетт немного перевела дух. О том, чтобы сжечь дом, речи не было. И ее из дома не выставляли. Так, может быть… Может быть… Солдаты слонялись по холлу, одни спускались из верхних комнат, другие возвращались со двора.