Солдаты тянулись поврозь, парами, дюжинами – и всегда голодные. Скарлетт была близка к отчаянию: туча саранчи – и то лучше. Она кляла старый обычай гостеприимства, процветавший в эпоху изобилия. Обычай этот предписывал давать ночлег и пищу любому страннику, знатному ли, скромному, ему самому и его коню, причем оказывать гостю самый лучший прием, на какой способен дом, и только после этого отпускать его в дальнейший путь. Та эпоха ушла навсегда, но традиция не прерывалась, нет, равно как и вереница солдат, и каждого следовало принять как долгожданного гостя.

Текла через дом эта нескончаемая вереница, и сердце Скарлетт все более ожесточалось. Они поедают пищу, рассчитанную на количество ртов в «Таре», они едят овощи с длинных грядок, над которыми она спины не разгибала, уничтожают продукты, за которыми она невесть сколько миль изъездила! Достать продукты трудно, а денег в кошельке янки не прибавляется. Сейчас там всего-то несколько зеленых долларов и две золотые монеты. С какой стати должна она кормить всю эту ораву голодных мужчин? Война окончена. Им больше не придется вставать между нею и врагом, ограждать ее от опасности. Поэтому она дала распоряжение Порку: если в доме солдаты, стол накрывать поэкономнее. Такой порядок действовал до тех пор, пока она не заметила, что Мелани, так и не набравшаяся сил после рождения Бо, принуждает Порка только стукнуть ложкой по ее тарелке, а порцию ее разделить между солдатами.

– Прекрати это, Мелани! – резко отчитала ее Скарлетт. – Ты сама еле на ногах держишься, ты не выздоровела еще, а если не будешь есть больше, вообще сляжешь, а нам надо будет тебя выхаживать. Пусть они уйдут голодными, они это легко перенесут. Четыре года терпели, потерпят еще чуть-чуть, вреда не будет.

Мелани посмотрела на нее, и Скарлетт впервые увидела откровенную страсть в этом обычно тихом, безоблачном взоре.

– Ох, Скарлетт, не надо меня ругать. Дай мне поступать по-своему. Ты же не знаешь, как мне это помогает. Каждый раз, когда я отдаю свою долю какому-нибудь бедолаге, я думаю, что, может быть, где-то на Севере какая-то женщина отдает часть своего обеда моему Эшли, а это помогает ему идти дальше, к дому, ко мне!

«Моему Эшли».

«Любимая, я возвращаюсь домой, к тебе».

Скарлетт отвернулась, не сказав ни слова. Но Мелани обратила внимание, что с тех пор, если в доме были гости, на столе появлялось больше еды, даже если Скарлетт и тряслась втайне над каждой ложкой.

Случалось, что солдаты тяжело заболевали в пути и не могли идти дальше, и таких было много. Скарлетт всех укладывала в постель, обращаясь с ними далеко не любезно. Каждый больной – это лишний рот, который надо кормить. Кто-то должен ухаживать за ним, значит, одним работником меньше, а дел прорва – копать, пахать, окучивать, полоть, изгородь ставить. Одного мальчика свалил им прямо на парадное крыльцо верховой, направлявшийся в Фейетвилл. Подобрал, говорит, на обочине, без сознания, перекинул через седло – и к ближайшему дому, в «Тару», стало быть. А это и правда был совсем мальчик – на лице только начал пробиваться светлый пушок. Должно быть, один из младших кадетов, которых призвали в армию из военных училищ, когда Шерман подходил к Милледжвиллу. Но это лишь догадки, а точно они ничего не выяснили, потому что мальчик скончался, не приходя в сознание, а карманы его никакой информации не содержали.