Утренний свет проник сквозь плотные шторы: в узкую полоску между ними я увидела серое небо. Я с наслаждением потянулась под одеялом и ойкнула: меня обняли поперёк живота и притянули к себе. Спросонья я даже не помнила, что рядом со мною был Вик.

Я осторожно отодвинула от себя его руку. Гладкая смуглая кожа под пальцами казалась куда грубее и плотнее моей собственной.

– Доброе утро, чикала, – хрипловато сказал он, обдав мою шею тёплым дыханием.

Я не успела ответить, как он тяжело лёг сверху, через меня потянувшись за телефоном на тумбочке. Я слабо упёрлась рукой в его грудь, ощущая каждый дюйм его тела – своим. Вик не смутился ни на мгновение. Он посмотрел на дисплей и простонал:

– Уже семь утра. Как мы разоспались…

Ну да, прямо Виктор Крейн, король сна. Будь моя воля, не вылезла бы из-под одеяла ещё час или два. Вик зевнул, упал на спину и привлёк меня к себе.

– Не очень-то охота вставать, – я сонно легла щекой на его грудь и зевнула, в приоткрытую полоску глаз рассматривая возлюбленного.

С утра он был встрёпанным и расслабленным, волосы выбились из косы, и короткие пряди каштаново-красным ореолом обрамляли лицо со смягчившимися чертами. Он провёл большим пальцем по моей щеке, лаская её.

– Скоро будем выдвигаться. Дядюшки наверняка заждались. Да и, скажу откровенно, хочу успеть на завтрак к Тео. Он готовит как бог, особенно блинчики. Ты обязана их попробовать.

– Сразу бы сказал, что дело в еде! – я шутливо ткнула его под ребро. – Кстати, снаружи похолодало.

– В прерии ночи всегда холодные, это днём адское пекло, – заметил Вик и искоса хитро взглянул на меня. – Но согреться вдвоём в одной постели можно разными способами, да?

– Ты же был против того, чтобы торопить события, – напомнила я, ощутив движение его тела под собой. Он уклончиво ответил:

– Может быть. Но время идёт, и ты покинула меня слишком надолго. Мне это совершенно не понравилось…

Его длинные пальцы скользнули под мои рёбра, а потом ниже, на живот. Если мы останемся в постели дольше, боюсь, благие намерения Вика отсрочить нашу близость превратятся в ничто. Мне было трудно не хотеть его и невозможно не любить, словно то, что он сделал в Скарборо, осталось в Скарборо. Сейчас он был только мой, кем бы ни оказался – собой или Вакхтероном, и каким бы ни был настоящим – добродушным Кархаконхашикобой или страшным, жестоким карателем. Я не знала, как сложится наша дальнейшая судьба, и сейчас хотела забыться рядом с ним. Я вжалась в его грудь своей, припала к губам и огладила их языком, чувствуя, как Виктор Крейн напрягся каждой мышцей.