– Выгляжу как бомж.

– Бомж с университетским образованием, между прочим.

Не удостоив эту реплику ответом, она выскочила из машины, и Мара крикнула ей в след:

– Мам, накрасься хоть!

Судорожно перерыв содержимое всех ящиков, Кейт отыскала относительно новые черные брюки со штрипками и черно-белый свитер до середины бедра. Интересно, штаны со штрипками еще носят? Кто знает. Собрав волосы в хвост, она стянула их белой резинкой, почистила зубы, кое-как накрасила ресницы, тронула щеки румянами.

Снаружи засигналили.

Схватив пару черных капроновых носков и замшевые туфли на плоской подошве, она бросилась обратно к машине.

– Мы опоздаем, – тут же заныла Мара. – Все уже, наверное, сто лет как приехали.

– Не бойся, не опоздаем, – проговорила Кейт, стараясь отдышаться.

Они стремительно пронеслись по городу и припарковались возле концертного зала. Внутри было настоящее столпотворение: двенадцать девочек от семи до одиннадцати лет, их загнанные родители, десятки братьев и сестер, то и дело начинавших буянить со скуки, и мисс Паркер – семидесятилетняя учительница танцев, которая ни на секунду не переставала следить за поведением детей и каким-то образом умудрялась управлять этой отарой, не повышая голоса. Кейт отнесла костюмы в раздевалку, помогла девочкам одеться, завязала всем хвосты и заколола выбившиеся пряди невидимками, облила волосы лаком для волос, чуть-чуть подкрасила ресницы и губы.

Покончив со всем этим, она опустилась на колени перед дочерью:

– Готова?

– А видеокамеру взяли?

– Конечно.

Мара радостно улыбнулась, сверкнув кривыми, слишком крупными для ее лица зубами.

– Я рада, что ты здесь, мамочка.

Этот момент стоил всех мучений – попыток уложиться в невозможные сроки, ночей, проведенные за шитьем и глажкой, дрожащих, исколотых пальцев. Одна секунда близости с дочерью – достойная награда.

– И я рада.

Мара обняла ее:

– Я тебя люблю, мам.