– Разожги огонь.
– Тебе холодно?
Когда он вернулся и улегся с ней рядом, она медленно подняла руку, провела кончиком пальца по его губам.
– Ты меня впервые совратил на полу у камина, помнишь?
Джонни улыбнулся; точно слепая, она обводила нежными подушечками пальцев изгиб его губ.
– Если я все правильно помню, это как раз ты меня совратила.
– И не прочь бы еще разок совратить.
Уловив в его глазах страх, она едва не рассмеялась, пусть даже ничего смешного в этом не было.
– Можно?
Он сжал ее в объятиях. В голове мелькнула мысль – и она знала, что Джонни думает о том же: она совсем отощала, от нее почти ничего не осталось.
Ничего не осталось.
Закрыв глаза, она крепче обняла его за шею.
Их общая кровать казалась огромной – бескрайним морем белого хлопка – по сравнению с той, на первом этаже, в которой приходилось спать теперь.
Кейт медленно сняла халат, стянула ночную рубашку, стараясь не обращать внимания на то, какими бледными и костлявыми сделались ее ноги. Еще страшнее было смотреть на боевые отметины на месте груди. Она выглядела поломанной – если бы не шрамы, ее легко было бы принять за маленького мальчика.
Джонни стащил с себя одежду, отбросил ее в сторону, укрыл их ноги одеялом.
Кейт смотрела на него, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Ты такая красивая, – сказал он и, наклонившись, поцеловал ее шрамы.
Любовь, смешанная с облегчением, освободила ее. Тяжело, неровно дыша, она припала к его губам. За двадцать лет брака они занимались любовью тысячи раз, и всегда это было прекрасно, но этот раз был особенным – особенно бережным. Она знала, что Джонни страшно боится что-нибудь ей сломать. Она сама не помнила, как все случилось, как она оказалась сверху, знала лишь, что хочет вобрать его в себя целиком, что вся ее суть, нынешняя и прошлая, навеки связана с этим мужчиной. Когда он наконец вошел в нее, медленно и осторожно, наполнил ее изнутри, она двинулась ему навстречу и на одно идеальное мгновение снова почувствовала себя целой. Наклонившись, она поцеловала его, ощутила на губах вкус слез.