Джонни выкрикнул ее имя так громко, что она прижала ладонь к его рту – оба слишком запыхались, чтобы посмеяться над этой оплошностью, – и прошептала: «Дети!»

Но оргазм, захлестнувший ее мгновение спустя, смыл все мысли, оставив лишь наслаждение.

Улыбаясь, чувствуя себя снова молодой, она прижалась к мужу. Он обнял ее и притянул к себе. Оба долго лежали, опираясь на гору подушек, молчали и смотрели в огонь.

Наконец Кейт решилась произнести вслух то, о чем давно уже думала.

– Не хочу, чтобы ты остался один.

– А я и не останусь. У нас трое детей.

– Ты знаешь, о чем я. Я пойму, если вы с Талли…

– Перестань.

Его глаза – знакомые ей лучше, чем свои собственные, – темнели такой пронзительной болью, что она едва не разрыдалась.

– Я всегда любил тебя. Только тебя, Кейти. С Талли я переспал один раз, тысячу лет назад. Я не любил ее ни тогда, ни после. Ни секунды в жизни. Ты моя душа, мое сердце. Мой мир. Как ты до сих пор не поняла?

По его глазам, по дрожи в его голосе она угадала, что Джонни говорит правду, и ей стало невыносимо стыдно за свою ревность. Давно надо было поверить.

– Я поняла, я понимаю. Просто очень волнуюсь за тебя и детей. Не хочу думать…

Вести этот разговор было точно плавать в кислоте – он прожигал насквозь, до костей.

– Я знаю, милая, – сказал он после паузы. – Я знаю.

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать седьмая

День летнего спектакля выдался ясным и прохладным – подарок сиэтлской осени. Кейт очень хотела помочь Маре подготовиться, но толку от нее было мало, слишком она ослабла. Даже улыбаться стало трудно. Головная боль не отпускала уже ни на мгновение, звенела в черепной коробке, точно будильник, который нельзя выключить.

Поэтому пришлось передать подготовительные дела Талли, которая справилась с ними на отлично.

Кейт почти весь день проспала. К вечеру она чувствовала себя отдохнувшей – насколько это было возможно – и готовой к испытанию, которое ей предстояло.

– Точно справишься? – спросила Талли без четверти семь.