Генерал Патерсон все утро провел на переговорах, но во время перерыва поспешно вышел из дома, горя желанием пройтись и подышать свежим воздухом. Я увидела его на крыльце и поспешила к нему:

– Выводить лошадей, сэр?

– Нет. Генерал Вашингтон попросил меня остаться. Мне придется принять участие еще в одном обсуждении, но, пока он беседует с генералом фон Штойбеном, я могу прогуляться.

– Мне пойти с вами?

– Если хотите. – Голос генерала звучал отрывисто, но, когда он быстро зашагал прочь, я кинулась за ним.

– Вы хромаете сильнее, чем во время перехода к Уайт-Плейнс, – пробормотал он. – Следовало послушаться меня. Оба раза.

В день, когда погиб Финеас, наши отношения изменились, хотя я и не позволяла себе делать никаких выводов из близости, возникшей между нами. Мы это не обсуждали, и меня удивило, что теперь он об этом заговорил.

– Я попрошу у Мэгги еще немного мази. Это поможет от боли.

Он резко остановился:

– Вы не говорили, что вам больно.

– Не все время. Я с этим справлюсь, генерал.

– Да. Но вы не одержите верх в состязаниях по бегу. Даже если на вас будут волшебные штаны.

Я сдвинула шляпу на затылок, чтобы лучше видеть его глаза.

– Сэр, вы ведь знаете басню о черепахе и зайце?

– Да, Самсон. Знаю.

– Кто победил в состязании?

– Черепаха.

– Вот именно. Скорости у меня поубавилось, но стойкость осталась при мне.

Взгляд, который он не отводил от меня, смягчился. Он позволил мне задать темп нашей прогулке. Мы начали подниматься на холм за домом, и он рассказал мне о том, что выяснилось в ходе тягостного собрания.

– Когда мы встречались в июне, ничего не обсуждали. Каждый записал свое мнение в связи с историей с Хадди и передал его генералу Вашингтону. Он не хотел, чтобы на нас влияли чувства. К несчастью, большинство пришло к мысли, что на гибель капитана Хадди следует ответить тем же и, значит, надо повесить британского пленного того же ранга.