– Неужели?

– Меня окружали мужчины всех видов и размеров, и привлекательные… и не слишком. Но моя плоть никогда не реагировала на них. А вас я заметил. Это было странно, и потому я решил к вам присмотреться. – Он смущенно покачал головой. – Я мерз. Недоедал. Спал так мало, что мог бы закрыть глаза и заснуть стоя. Но никогда прежде ничто в моем теле не вздрагивало от близости другого мужчины. Вы не сумели меня провести, хотя я и не сразу разобрался, в чем было дело. Мое тело знало, кто вы, даже когда разум отказывался в это поверить.

– Но ваше тело реагирует так на всех женщин? – потрясенно выдавила я.

– Нет. Не на всех. Но опять же… такого никогда прежде не случалось по отношению к товарищу. Я преклоняюсь перед многими. Некоторых люблю. Кого-то даже боготворю, считаю героями. Генри Нокса, генерала Вашингтона, Натаниэля Грина. Я смотрю на них с восхищением, а восхищение в чем-то напоминает влюбленность. Но никогда прежде мне не хотелось овладеть другим мужчиной, не хотелось попробовать его губы на вкус.

Я чуть не застонала в голос, а он отвернулся, чтобы уйти.

– Я думала, что поцелуи будут мне ненавистны, – быстро призналась я.

Он замер:

– Почему?

Я помотала головой. Это нельзя объяснить.

– Потому… потому что… мне казалось, поцелуй означает зависимость. И власть. Я не знала, что буду чувствовать это.

– Что именно?

– Я словно лечу… и преображаюсь… и я свободна. И я никогда не думала, что буду хотеть… – Я замялась, подыскивая верное слово.

– Хотеть – чего? – переспросил он мягко.

– Хотеть… вас. Вас всего, целиком. Мое тело томится по вашему телу. Кожа жаждет вашей кожи. Губы хотят касаться ваших губ. Мне ничто не претит. Ничто не кажется неприятным. Если честно, мне ничего в жизни еще не хотелось так сильно.

Он улыбнулся, такой широкой, свободной улыбкой, что мне показалось, он надо мной смеется. Я закрыла лицо руками, но он отстранил их от моих щек, по-прежнему сияя улыбкой. А потом он снова поцеловал меня, жадным, пламенным ртом, обхватил мою спину руками, прижал к себе мои бедра, и все смущение, которое еще оставалось во мне, рассеялось. Мы опустились на одеяла, которые я расстелила раньше, он целовал меня, и мои глаза больше не открывались, губы не смыкались, а тело гудело, как однострунная лютня. Наконец я взмолилась о пощаде.

– Что такое это желание? – задыхаясь и дрожа, выговорила я. – Помогите мне, Джон.

Я не могла двигаться – и не могла успокоиться. Не могла вдохнуть или выдохнуть. Он отыскал биение у меня под одеждой, то самое место, откуда по телу расходилось волной вожделение, а когда я стала вырываться, сама не своя от возбуждения, он крепко прижал меня к себе, не отрываясь от моего рта. Мне казалось, я пребываю в свободном падении, а затем взмываю вверх и лечу, вопреки силе тяготения. Это длилось несколько минут, пока я не почувствовала чудесное, спасительное приземление.