– Не знаю, захочешь ли ты в дальнейшем пить со мной, но не составишь ли мне компанию сегодня?

Он изумленно вытаращился. Я поставила чашу перед ним и продолжила:

– Помнишь первый раз, когда мы вместе выпивали? Можно сказать, что вино заложило начало нашей дружбы.

С этими словами я опрокинула в себя чашу вина.

– Помню, – кивнул тринадцатый с едва заметной улыбкой. – До этого я никогда не встречал девушки, которая бы так хорошо умела пить, что легко перепила бы и меня.

Договорив, он тоже осушил свою чашу.

– И сегодня наша дружба тоже закончится за чашей вина, – проговорила я.

Больше не глядя на тринадцатого, я повернулась к Иньчжэню, что все это время молча наблюдал за нами, и произнесла:

– Ты думал, что восьмая госпожа погубила нашего ребенка, но это не так. Это была я.

Я отвернулась и, улыбнувшись самой себе, ненадолго задумалась, после чего вновь заговорила:

– С чего же начать? Как давно все это началось? Должно быть, на сорок восьмой год эры Канси. В один из дней я говорила с господином восьмым бэйлэ, тогда еще моим зятем, и бросила пару фраз о том, что ему стоит остерегаться четвертого принца, Лонкодо, Нянь Гэнъяо и других.

Резко побледнев, тринадцатый господин вскричал:

– Жоси, просить о снисхождении не значит пытаться взять всю вину на себя! Это никак не поможет делу! Как ты могла знать обо всем этом еще в сорок восьмом году?

Прикусив губу, я бросила взгляд на Иньчжэня, неподвижно сидящего с каменным лицом, и ответила:

– Это правда. Девятый и четырнадцатый господа знают об этом, можешь послать к ним кого-нибудь, чтобы они подтвердили мои слова.

Затем я повернулась к тринадцатому и воскликнула:

– Прости меня! Тем человеком, из-за которого ты десять лет провел взаперти, оказался твой друг, твоя родственная душа, с которой ты был так искренен. Если бы я тогда не предупредила восьмого господина, он бы не стал ничего замышлять против четвертого брата, а значит, и ты бы не оказался в это втянут.

Я говорила, и слезы, что с таким трудом пыталась сдержать, все-таки побежали по моим щекам. Я опустила голову, вытирая их, и некоторое время сидела так, не поднимая глаз. Затем обратилась к Иньчжэню:

– Лишь я одна виновна во всех страданиях тринадцатого господина и наказании, что ему пришлось понести. Состояние моего здоровья ухудшилось – это я сама себя наказала, и вина за гибель ребенка также лежит на мне. Все эти годы ты ненавидел не того…

– Замолчи! – с яростью крикнул Иньчжэнь.