15

Каждый член моей семьи выбрал свою тактику подхода ко мне болезной.

Марк делала вид, что со мной заодно.

Камила пыталась излечить мою ложную амнезию.

Рахманов не делал ничего и вёл себя, словно ничего и не было.

— И в чём смысл? — пытал меня Марк. — Ты не помнишь, где была и вернулась без его чёртовых документов.

— Я вспомню, где они, когда сочту нужным, — отвечала я, стуча по клавишам ноутбука.

Каждый день у него был новый план.

— Продай архив Рахманова моей матери за дом, а она сама разберётся с твоим мужем, — предложил он сегодня.

— Если бы мой отец хотел, то оставил бы дом мне, но раз не оставил, значит, так для меня лучше, — ответила я.

— Ну тогда определись, чего ты хочешь, — развалился на кресле Марк. — То ты не хочешь мести и сбегаешь, то хочешь и возвращаешься. А может, у тебя ничего и нет, и ты пудришь мне мозги? — наверное, пытался он выведать содержание архива, а заодно мои планы.

Что-то мне подсказывало, Рахманов вообще архив не искал, ведь я всё это знала, лишь со слов Марка. Или был куда умнее Ройтмана, поэтому ни о чём меня не спрашивал.

Но моё решение не изменилось. Это Марку бы определиться, чего он хочет, а он словно подбирал ко мне ключи, избирая то одну тактику, то другую.

То говорил, что хочет отомстить матери, словно видел во мне единомышленницу и, наверное, ждал, подхвачу ли я эту идею. Но я не подхватила. И этот ключ он выкинул, как нерабочий.

То великодушно отмахивался от чужих секретов, якобы заботился о моей безопасности, то в красках описывал, чего мы могли бы добиться, будь у него на руках такие козыри, как компромат.

Вдруг начинал говорить о любви, но тут же забывал, что должен пылать ко мне чувствами, погружаясь в меланхолию одинокого скитальца в поисках.

Возможно, как и я, он и сам не знал чего хочет. Не понимал, что ему делать. До конца не разобрался в своих чувствах, что ему, как и мне, отчасти были навязаны.

Может, он и хотел меня любить, знал, что должен, ведь я была для него идеальной парой, но не понимал, любит или нет.