Может, и хотел вырваться из-под материнской опеки, завоевать своё право быть самостоятельным, но не знал, что сделать.
Может, этот архив — он считал своим шансом и мать ничего не знала, а может, всё ещё выполнял лишь её указания, меняя тактику по её приказу.
Честно говоря, меня это мало беспокоило.
Во-первых, я злилась на мужа.
А во-вторых, была занята делом.
— Ты можешь оторваться хоть на минуту, — недовольно спросил Ройтман, когда, ответив что-то невпопад, я опять защёлкала клавишами. — Что вообще ты там делаешь?
— Вообще, я работаю. Если ты не в курсе, обязанности по галерее с меня никто не снимал. И раз я жива, мне пришлось снова втягиваться. Рассылаю приглашения, новые каталоги, пишу письма.
— Это что не может сделать секретарь?
Я подняла глаза.
— Может. Но наши клиенты — люди богатые, а значит, привередливые. Они предпочитают общаться с владелицей. А личные связи порой куда важнее для бизнеса, чем вложенный капитал. Странно, что ты этого не знаешь.
— Странно, что ты так увлеклась своей чёртовой галерей, которую терпеть не могла.
— Видимо, росту, — скосила я глаза на телефон, получив от мужа сообщение.
«
Одно из сотен сообщений, что он написал мне за два года. На которые я не обращала внимания, считая их частью игры в брак.
«
Лицемерно не потому, что не желала ему победить, а потому, что для него ничего не изменилось. Вчера он также сказал, что будет на слушании, а я приехала: у дома стоит его машина, а в спальне опять завывает моя мачеха и кровать ритмично бьётся о стену.
Я наивно думала, что у нас роман. Что мы строим отношения заново. Что его долгие взгляды что-то значат, и нежные прикосновения, от которых я покрывалась мурашками, как в первый раз, и тайные встречи, и разговоры до утра обо всём на свете. Что он видит, как я схожу с ума от его рук, чувствует, как умираю от звука его голоса и таю, таю, таю, как чёртов ледник в тёплых водах. Что он чувствует всё то же самое.