Когда Дот возвращается, Сеймур поспешно заталкивает их с Уильямом на баржу.

— Вы никому не сказали?

— Ни одной живой душе, милорд!

— Я вам не «милорд», Сэвидж, а лорд-адмирал, не забывайтесь!

— Прошу прощения, лорд-адмирал, — отвечает Уильям с плохо скрываемой досадой. Сеймур, впрочем, не замечает — что ему Уильям Сэвидж!

Дот знает: Уильям его недолюбливает — считает высокомерным наглецом. Однако это любимый наглец Екатерины, а раз так, должно же в нем быть что-то хорошее. Правда, самой Дот Сеймур тоже не нравится — он какой-то пустой, словно под блестящей наружностью ничего нет.

Баржа скользит по реке. Екатерина сидит, прижавшись к Сеймуру, как влюбленная горничная. Дот никогда не видела ее такой беззаботной, будто она сбросила с плеч тяжелую ношу. Сеймур, конечно, красив; вспоминается, как он приехал в Чартерхаус и покорил всех девушек, а бедная Маргарита до смерти боялась, что придется выходить за него замуж. Вспоминается, конечно, и та сцена в саду — такое не забудешь!

Сеймур умеет кружить девицам головы, хотя на Дот его очарование не действует — хватило любви к Гарри Денту. Тот тоже был красавчик, и под взглядом его горящих глаз любая воображала себя едва ли не краше царицы Савской. Однако, по правде говоря, Гарри Дент интересовался только собой, и Дот готова поспорить, что Сеймур немногим от него отличается. Впрочем, если уж кто и в состоянии совладать с непростым мужчиной, то это Екатерина Парр.

* * *

Буквально на прошлой неделе Дот ездила в Станстед-Эбботс навестить мать и видела Гарри. Он растолстел, облысел, подурнел, и ей смешно вспоминать свою девическую любовь. Впрочем, за те десять лет, что Дот провела вдали от родной деревни, изменился не только Гарри Дент.

С матерью они встретились в прачечной Рай-Хауса; стоя рядом с ней (в самом простом из своих платьев!), Дот поняла, что их теперь разделяет целая бездна, словно они живут по разные стороны океана. Мать была одета в платье из грубой ткани — чистое, но заплатанное на локтях, с подоткнутыми под передник юбками — и простой холщовый чепец. Глядя на нее, Дот почувствовала неловкость за свой бесполезный подарок — три ярда хорошего атласа абрикосового цвета.

Руки у матери были красные и грубые от стирки, и Дот посильнее натянула рукава, чтобы скрыть свои белые мягкие ручки — как у настоящей дамы, с большим королевским аквамарином, который где-нибудь в Саутварке ей отрезали бы вместе с пальцем.

Приветствия прозвучали натянуто — Дот чувствовала себя не в своей тарелке.

— Нет, гляньте-ка! Моя маленькая Дотти выросла, вышла замуж и стала настоящей леди! — с восхищением проговорила мать, отступив на шаг, чтобы полюбоваться. В глазах у нее стояли слезы, и Дот заметила, что лицо матери покрыто густой сетью морщин, как мятая простыня.