Титулы раздаются направо-налево, как подарки на Рождество. Томас станет бароном Садли и лордом-адмиралом, хотя наверняка досадует, что брат — герцог, а он сам — всего лишь барон. Екатерина бросает взгляд на Томаса — теперь виден только его берет с черным пышным пером. Рядом держится Уильям; он одет в темно-синее, как Екатерина, и время от времени посматривает наверх, где сидят сестры. Уильям был в отчаянии, когда его вынудили судить Суррея, и казнь друга стала для него потрясением. Теперь он разочарован тем, что король, умирая, не назначил его членом совета — а Уильям-то мечтал, как сделается всемогущим при сестре-регентше. Впрочем, титул маркиза Нортгемптона должен стать для него утешением — ведь маркизов в Англии всего два. Что до счастья сестры, то об этом Уильям никогда не задумывался — не по испорченности своей натуры, а просто потому, что счастье для него равно влиятельности.

Екатерина гадает — не погубит ли брата честолюбие, как Икара, каких полон двор? Впрочем, пока все складывается благоприятно: со смертью короля Уильям получит долгожданный развод и новый титул.

Что до Екатерины, то ни титулы, ни платья, ни драгоценности, ни золотые блюда не имеют для нее никакого значения. Достаточно будет Челси, нескольких хороших платьев, книг и матушкиного распятия, тем более что люди ей всегда были дороже вещей.

Пока Кранмер служит обряд, Екатерина размышляет, кого возьмет с собой. Елизавета, Дот, сестра, Кэт, Лиззи Тирвитт — все будут рядом, даже те, кто не поселится с ней в Челси, ведь от Лондона туда легко доплыть по реке. И конечно, нужно взять с собой Уильяма Сэвиджа и дорогого Хьюика… Чем дальше, тем более райской представляется будущая жизнь. Неужели Господь простил Екатерину, раз дарует такое счастье?

Она с улыбкой пожимает руку сестры. Анна снова беременна и сияет здоровьем, как наливное яблоко, однако Екатерина не чувствует прежней зависти — смирилась с тем, что детей не будет. Довольно и тех плодов, что принесла судьба: ведь теперь у нее есть Елизавета.

12

12

Старое поместье, Челси, март 1547 года

Старое поместье, Челси, март 1547 года

После завтрака Екатерина и Елизавета изучают один из сонетов Суррея — перевод Петрарки — и сравнивают его с переводом Томаса Уайетта.

— Обрати внимание: Уайетт использовал ритмическую структуру Петрарки, а Суррей нет. Видишь, как это повлияло на смысл? — спрашивает Екатерина.

— Зато Уайетт ввел совершенно новую метафору, посмотрите, — торопливо говорит Елизавета, словно боясь забыть мысль. — Любовь превратила сердце в поле брани и встала в нем военным лагерем. Он сравнивает любовь с войной.