Необходимость защищать жену подогревала интерес Томаса, однако теперь, когда все миновало и их брак признан светом, он понемногу отдаляется, пусть даже едва ощутимо. Со стороны никто и не заметит: на людях Томас по-прежнему уделяет ей до неприличия много внимания. Однако Екатерина порой чувствует, что эта любовь — представление, а истинное желание Томаса идет на спад, в то время как ее собственное лишь растет, грозя поглотить ее целиком.

Мимо проходит садовник, и Екатерина окликает его:

— Уолтер, срежьте, пожалуйста, большой букет лаванды для моих покоев.

Садовник снимает шапку — неловко, потому что в руках у него луковицы.

— А это что?

— Гиацинты, мадам. Я их сохраню, чтобы высадить следующей весной. Это те ароматные, которые вам так понравились.

Томас нетерпеливо фыркает, ревниво глядя на жену.

— Буду рада снова их увидеть, Уолтер!

— Ну довольно, ступай! — приказывает Томас, и садовник уходит, не поднимая головы. — Почему ты вообще зовешь его Уолтером?

— Потому что его так зовут, — с улыбкой объясняет Екатерина, поглаживая мужа по бороде.

— Я не потерплю, чтобы ты так близко общалась со слугами!

— Послушай, Томас, я знала еще его отца. Уолтер вырос у меня на глазах.

— Я этого не потерплю! — повторяет Томас, сжав ее руку. — И что за разговоры о гиацинтах? Он слишком фамильярен! Я его уволю.

— Как тебе будет угодно, — откликается Екатерина, прекрасно понимая, что возражения лишь распалят его.

Томас надулся, словно ребенок, и не смотрит ей в глаза. Желание его ослабевает, а вот ревность не знает границ. Он не разрешает Екатерине оставаться наедине ни с одним мужчиной, даже с Хьюиком, — возможно, в глубине души верит листовкам о ее поруганной добродетели. Тем не менее Екатерину даже радует ревность мужа — она видит в этом доказательство его любви, свойство его мальчишеской гордости, хотя в глубине души осознает, что Томас ей не доверяет.

Из музыкального салона доносится пение Елизаветы. Ее высокий чистый голос плывет в летнем воздухе.

— Какой сильный голос у этой девочки! — замечает Екатерина.

— Мне пора, — говорит Томас, небрежно целует ее руку и уходит прочь.

«Слишком сильно я его люблю!» — думает Екатерина, глядя, как колышется плащ вокруг его бедер, и при мысли о прикосновении этих бедер к телу ее вновь охватывает желание.

Казалось бы, такая страсть не может не принести плодов, однако время идет, а детей все нет. Ведь в тридцать пять большинство женщин уже не рожают. Впрочем, к тридцати пяти их тело истерзано не одним десятком родов, а у Екатерины, как заявил однажды Томас, плоть девственницы.