– А та вторая, горбунья? – В голосе Николаса звучит нескрываемое пренебрежение.

Левина чувствует, как в ней закипает гнев.

– Мастер Хиллиард, я запрещаю вам отзываться о леди Мэри подобным образом! – И, решительно повернувшись к нему спиной, начинает закупоривать баночки с красками и расставлять их на полке.

Он, кажется, пристыженный такой отповедью, молча закатывает рукава и берется оттирать рабочий стол.

Выпроводив ученика, Левина собирает свои вещи, приказывает служанке поменять постельное белье, идет к дверям – и здесь натыкается на Георга, вернувшегося домой с ночной смены.

– Куда это ты? – с легким укором в голосе интересуется он.

– Я ненадолго, – отвечает она. – Надо кое-куда сбегать по делам.

О том, что идет во дворец навестить Кэтрин, она не упоминает – не хочет его злить. Ему и так не по душе, что с сестрами Грей она проводит чуть ли не больше времени, чем с ним. Скользнув рукой в складки платья, Левина нащупывает пузырек с гвоздичным маслом – для больного зуба Кэтрин.

– От тебя пахнет красками.

– В этом нет ничего нового, – отвечает она. – Разве не всегда от меня исходит запах моей мастерской?

– Верно, верно… – Ей кажется, что в его голосе звучит раздражение, но дальше он вдруг спрашивает: – Ви́на, хочешь, я тебя провожу?

Он пытается наладить мосты – и от этого у нее на сердце теплеет.

– Пройдем вместе до реки, – говорит она. – Буду рада твоему обществу.

Они идут, как привычно, рука в руке, а между ними жмется Герой. Пес передвигается медленно, былой бодрости как не бывало. Левина мысленно подсчитывает, сколько ему лет – выходит не меньше тринадцати. Останавливаются поздороваться с Генри Кэрратом, что вышел на крылечко подышать воздухом и посмотреть на мир, и обсуждают с ним последние новости: нового французского короля и его мать из рода Медичи, что поставила на место Гизов, неудачу Дадли, так и не ставшего графом, восстановление обесцененной монеты. Идут дальше – и Левина вдруг вспоминает, что всего два года назад они трепетали в постоянном страхе за свою жизнь, а кошмарный Боннер и его ищейки дышали им в спину. Как бежит время! Тогдашние ужасы превратились в смутное воспоминание.

– Наконец-то настали мирные времена, – говорит она.

– Пусть подольше не кончаются! – подхватывает Георг.

Чем ближе к реке, тем дома стоят теснее: словно кривые зубы, лепятся друг к другу, налезают друг на друга, верхние этажи нависают над нижними, так что на улицу почти не проникает солнечный свет. Герой вдруг останавливается, рычит на что-то в полумраке, шерсть у него на загривке встает дыбом. Подойдя ближе, они видят, что перед ним ощетинилась огромная крыса: она будто защищает свои владения – какую-то кучу тряпья. Георг берет кирпич из груды возле строящегося дома, швыряет в крысу; кирпич пролетает мимо, но крыса ретируется в кучу мусора. Герой бросается вперед, зарывается носом в тряпье, скулит: что-то там его тревожит. А в следующий миг, ахнув, Левина видит, как из груды тряпья выпадает на мостовую человеческая рука.