Кэтрин Лондонский Тауэр, август 1561 года

Кэтрин

Лондонский Тауэр, август 1561 года

День сегодня чудесный: не жарко и не холодно, по сияющему голубому небу скользят белые пушистые облачка. «День для влюбленных», – думаю я; а о том, что впереди высится Белая Башня Тауэра, а по обе стороны от меня маршируют стражники с алебардами, стараюсь не вспоминать. Не знаю, зачем ко мне приставили столько стражи. Я едва могу несколько шагов пройти без передышки: неужто они думают, что попытаюсь бежать? Смотрю, как сгружают с телеги мой багаж, и стараюсь вообразить, что это самая обычная поездка, визит в незнакомый дом к каким-нибудь родственникам. Один стражник возится с моими питомцами; Геркулес пытается забраться к нему на плечо, но стражник, сердито прикрикнув, его отталкивает. Хорошо бы Геркулес его укусил! Эхо, заметив меня, начинает выть, и ее голос проникает мне в самое сердце.

– Тихо, Эхо! – кричу я, стараясь унять дрожь в голосе. – Все хорошо. Скоро мы будем вместе.

С ужасом вижу, что следом за мной сюда привезли и мистрис Сент-Лоу под охраной другого отряда стражи. Ее быстро заводят внутрь, а меня отводят в сторону, от нее подальше; должно быть, мы не должны были видеть друг друга. Бедная мистрис Сент-Лоу! Теперь начинаю понимать, как мое безрассудство, желание урвать себе счастье любой ценой стало камешком, брошенным в пруд, от которого расходятся круги. Если бы я больше думала о Боге, все сложилось бы по-другому!

Но, если бы я больше думала о Боге, это была бы уже не я.

Напротив часовня Святого Петра; там похоронены отец и Джейн. Только теперь, увидев ее перед собой, я вполне осознаю всю серьезность своего положения. Они там, внизу, под землей; мой красавец-отец стал добычей червей… от мыслей об этом пухнет голова и, кажется, череп вот-вот взорвется. Что-то сжимает мне горло; внутри нарастает паника. Что там говорила Мэри – «когда мне плохо, я прошу совета у Джейн»? Кажется, так. Прикрываю глаза, стараюсь дышать глубоко и размеренно. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Лицо Джейн – вижу его ясно, словно она стоит передо мной. «Я научу тебя умирать», – шепчет она. И никого рядом, даже Мэри! Как мне удастся сохранить здесь рассудок?

Я открываю глаза – передо мной стоит дородный улыбающийся мужчина с густой бородой: он держит на руках Эхо, а она скулит и рвется ко мне. Я принимаю собаку у него из рук, она немедленно сворачивается калачиком и принимается лизать пальцы. Это меня успокаивает.

– Сэр Эдвард Уорнер, – представляется бородач, с поклоном сняв шляпу и обнажив блестящую лысину. Выглядит так, словно волосы у него переползли с макушки на подбородок. – Я подумал, спаниель вас утешит, миледи. – Протянув руку, он чешет Эхо за ухом. – Знаю, вам тяжело, и очень жаль, что приходится принимать вас здесь в подобных обстоятельствах. Надеюсь, мне хотя бы удастся удобно и покойно вас устроить – и еще, что ваше пребывание здесь будет недолгим.