С этими словами леди Уорнер устраивает меня на кровати и позволяет собакам взобраться туда и лечь рядом. От нее пахнет свежескошенной травой.

– О, перина! – бормочу я, укладываясь.

– Да, миледи, перина, из нашего собственного комода. В вашем состоянии нужна мягкая постель.

Я вспоминаю недели, проведенные на полу, на тоненьком соломенном тюфяке, в постоянном страхе от того, что мой секрет вот-вот раскроется – и глаза у меня наполняются слезами. По крайней мере, это теперь позади. Хоть я и оказалась в месте, которым пугают детей, – здесь страхи улеглись. Не станут же казнить женщину с ребенком! – успокаиваю себя я. И все же мне придется следить и за тем, что говорю, и за тем, что думаю.

Слышится шорох ключа в замке, и Нэн идет открыть дверь. Пришел Уорнер, и с ним еще какой-то человек; Нэн они отпускают взмахом руки. Я сижу у окна и вычесываю колтуны из шерсти Стэна. Уорнер держит шляпу в руках, обнажив блестящую лысину; из-за спины у него с кривой усмешкой выглядывает его спутник. У него длинный острый нос и плохо сидящий дублет; в глаза мне он не смотрит.

– Миледи, позвольте вам представить моего помощника.

Тот подходит ближе, отвешивает скромный поклон и на дюйм приподнимает шляпу, по-прежнему не глядя в глаза. К груди он нежно, словно подарок от возлюбленной, прижимает какую-то толстую книгу.

– Миледи, мы пришли задать вам несколько вопросов.

В голосе Уорнера звучат виноватые нотки. Мне вдруг приходит в голову, что королева ничего не знает о доброте моего тюремщика – а если бы знала, наверняка он лишился бы места.

– Прошу вас, сэр Эдвард, – отвечаю я любезно, словно мы с ним беседуем среди придворных в большой дворцовой приемной или еще в каком-то блестящем собрании. – Присаживайтесь. – И указываю ему на скамеечку для ног; кресло здесь всего одно, и в нем сижу я, а приглашать его садиться на мою кровать едва ли прилично.

– Пожалуй, постою, – отвечает он.

Помощник стражника оглядывается вокруг, явно недоумевая, как же будет писать в своем гроссбухе, держа его на весу. Я указываю ему на вторую скамеечку. Он пристраивается туда: при этом колени задираются выше ушей, отчего он становится похож на паука.

– Надеюсь, вы не упрекнете меня в недостатке хороших манер из-за того, что я сижу. Стоять в моем положении весьма затруднительно.

Еще некоторое время мы продолжаем в том же вежливом духе: он спрашивает, есть ли у меня все необходимое, всем ли я довольна, и так далее, а об истинной причине своего визита не упоминает. Однако наконец спрашивает без обиняков:

– Миледи, не расскажете ли вы мне, как вышло, что вы ждете ребенка?