– Надеюсь.

Выпустив ее через черный ход, он вернулся в магазин: идти было некуда, ни одно кафе еще не открылось. Чаю, однако же, хотелось мучительно, и, едва дождавшись прихода девушки, которая убирала в спальне и в конторах, он послал ее к Гриффитсам. Пока она бегала туда-сюда, воодушевленная парой лишних монет, пока разводила огонь на старой, покинутой кухне, Джеффри приступил к тому, что только что задумал. Поднялся на склад, открыл сейф с нужной ячейкой. Вот они, тасманийские бриллианты – льдистые, прозрачные. Он по очереди брал их в руки, но, странным образом, не чувствовал ни отклика, ни вдохновения. Белые ей не пойдут, бледно-желтые будут немногим лучше. Но, главное, сам их стеклянистый, равнодушный блеск – это совсем не то. Нужно тепло, фактура. Он пустился на поиски, открывая то один шкаф, то другой, перебирая все, что ложилось в ее природную цветовую гамму. Опалы хороши, но их искристое мерцание затмит ее лицо. Узорчатый агат гораздо выгоднее смотрится в броши, чем в серьгах. Цитрин дешев; янтарь банален. Он хотел уже спуститься и посмотреть, нет ли чего в просроченных закладах, но выдвинул машинально еще одну ячейку – и тут же обругал себя за глупость. Сердолик! С него и надо было начинать. Он стал выбирать нужный оттенок в палитре розоватых, золотистых и буро-красных камней, пока не нашел то, что словно создано было для Делии.

За окном шумел проснувшийся город, и в этом знакомом, примелькавшемся шуме было странно чувствовать себя, как в детстве, праздным: стоять у окна, пить чай и смотреть на улицу. Внизу стукнула дверь, затопали по лестнице тяжелые шаги управляющего. Джеффри поставил чашку на подоконник и взял сердолик, лежащий рядом – крупный, гладко отполированный, так что видны были чуть волнистые муаровые полосы на округлых боках. Они напоминали о скалах, которая так понравились Делии во время их речной прогулки; а цветом камень был точь-в-точь как ее глаза.

– Доброе утро, Отто, – сказал он, входя в контору. – Запиши-ка это, пока тебя не завалили работой.

Управляющий, который уже привык к его эксцентричным ночевкам, с готовностью распахнул свой необъятный фолиант. Аккуратно взвесил камень, заполнил первую графу на сером разлинованном листе и спросил, добродушно мигнув старческими веками:

– На кого записывать?

– На меня, – бросил Джеффри и поспешил уйти, покуда изумление Отто не достигло угрожающих размеров.

Он решил спуститься в магазин – предупредить Фредди, что будет занят, – и на лестнице встретил Ванессу. На приветствие она не ответила, лишь сильнее вцепилась в перила и, поравнявшись с ним, полоснула по лицу хлестким, злым взглядом. Долго еще – наверное, с минуту – отдавались в ушах ее демонстративно громкие шаги. Но огорчиться не удалось: в крови как будто бы вскипали и лопались пузырьки, рождая болезненное нетерпение. Заглянув в магазин, он взвился по лестнице обратно, взял в почтовой конторе лист бумаги и вернулся в спальню. Там уже все было чисто, лишь окна оставались нетронутыми, и Джеффри подумал вскользь, что надо будет в следующий раз сказать об этом уборщице. Стола в комнате не было, так что пришлось довольствоваться дощечкой, пристроив ее на коленях. Цветных карандашей тоже не было. Ладно, это можно держать в голове: медовый здесь, золото в оправу, а сюда, в основание – жемчужину, которая будет создавать контраст. А форма… Видимо, что-то удлиненное – это будет ей к лицу. Какая девушка не мечтает выглядеть красавицей на свое совершеннолетие?