Время после полудня прошло в нервной суете. Едва Пирошка успела пообедать, как бонна потащила ее в маленькую комнату и несколько раз окунула ей голову в горячую воду. Вода обожгла ее, а мыльная пена шаловливо щипала глаза; она долго моргала, пока снова смогла видеть. И еще она запомнила, как на полу в золотые лужицы стекался солнечный свет. Затем ее подвели к зеркалу. Бонна взяла мамин белый гребень из слоновой кости и принялась расчесывать ее мокрые прядки. Это было очень больно. Наконец все было готово, они сели в экипаж и около половины четвертого отправились к бабушке на именины.

На улицы опустились шоколадные сумерки. Прижав личико к стеклу экипажа, Пирошка провожала беспокойным взглядом мелькавшие мимо дома. Уши ее пылали от волнения: два крохотных огонька в темной карете. Ей хотелось плакать, но она боялась, что мама рассердится, а маму было жалко. Чтобы не огорчать ее, она только барабанила пальцами по окошку и тяжело вздыхала.

Когда они приехали, уже зажигали лампы. Вечер был холодный, сумрачный, стемнело рано. Пирошка шмыгнула вверх по лестнице и распахнула громадную застекленную дверь. Вообще у бабушки все было из стекла. В одно мгновенье Пирошка оглядела коридор — заставленный вынесенной из комнат мебелью, он вызывал ощущение праздничной суеты, затем долго рассматривала стол: рыбу под майонезом, паштет из раков, торты и сыр под стеклянным колпаком, пузатую красную бутылку с ромом, а рядом — синюю сахарницу, которая обычно стояла на буфете возле подсвечников. От этого ей стало как-то беспокойно. Но так бывало всегда в день Аурелии — второго декабря — на бабушкиных именинах. В этот день на фарфоровых блюдах лежали желтые бисквиты с миндалем и орехами, стеклянным блеском отсвечивали рубиново-красные или нежно-розовые ломти мармелада из айвы, марципаны и кексы. Комнаты были сильно натоплены, душный воздух подслащался благовонием розовых лепестков, которые на раскаленном железном совочке проносила по комнатам прислуга. Попискивала в маленькой клетке разморенная жарой канарейка, шерсть на чучеле белки, стоявшем на верху этажерки, казалось, вот-вот охватит огнем. Горели все свечи и лампы, даже гигантская керосиновая лампа, висевшая над обеденным столом, которую зажигали лишь в подобных торжественных случаях. Родственники проверяли ее заранее, за несколько дней до торжества — не откажет ли в нужный момент, хотя мало разбирались в ее устройстве.

Пирошка как завороженная стояла в море света.

Затем она прошла в гостиную, где галдело множество дам, девиц и юношей. Пирошка остановилась посреди комнаты на красном ковре. Молодые люди вскакивали, целовали маме руку, но ее никто не замечал. Несколько минут, надув губы, она стояла в ожидании, наблюдая за всеми. Наконец ее заметила Туши, кузина.